Он сделал небольшую паузу и задумался. Потом, чувствуя все-таки необходимость посвятить меня в историю колдуна, начал снова говорить размеренным голосом:
– Как, значит, он, Стенька Маноцков злодей, с нашими тут казаками пьет-гуляет, в беседушках сидит, а они соберутся в Азов пошарпать, он сейчас бросит в Дон полсть *) и на полсти плывет по реке… Али нарисует на стене лодку, сядет в нее и – поехал! Там, значит, азовцам все и передаст… Он вреда много делал нашим.
_______________
*) Полсть – войлок.
– А вон девки идут с Красного, – вдруг перешел он на другой предмет: – куда же это они идут? На тяповицу что ль? Нет, должно быть, – купаться. Ах, распроделать их милость! Девки! – закричал он, когда мы подъехали ближе к группе молодых казачек, направлявшихся к озеру: – да чего же вы в Василев не ходите купаться?
Их было пять или шесть, – все красивые, черноглазые, с веселыми и плутоватыми взглядами. В ответ на вопрос моего подводчика они закричали почти разом:
– А далеко!
– Э, далеко! Так там же лучше! Да вы не разбирайтесь при нас, а то мы не поедем. Вы бы к нам в станицу ходили купаться: в Дону лучше…
– А мы завтра в Черкасск пойдем, так там искупаемся.
– В старый, ай в новый?
– В новый!
– Так поедемте с нами: подвезем заодно.
– Нет, рановато! После… нынче вечерком.
– Да зараз поедемте! – настойчиво убеждал мой возница, обернувшись на своем месте спиной к лошади и предоставив ей идти по собственному усмотрению, чем она немедленно же воспользовалась и своротила с дороги. – Я вам говорю: не разбирайтесь при нас, а то вон мерин сам воротит в вашу сторону…
И он, на минуту обернувшись, поощрил мерина несколькими ударами кнута и снова направил его на дорогу. Мы отъехали уже довольно далеко. Девки что-то еще кричали нам, размахивая руками, смеясь и продолжая снимать костюмы («разбираться»), некоторые из них уже бросились в воду, визжа и разбрасывая кругом блестящие брызги. А мой казак все еще продолжал кричать им, хотя и сам ничего не слышал за громом колес по кочковатой дороге, да и его слышать нельзя было.
– Я вам говорю, какое тут купанье? – кричал он, блестя своими белыми, ровными зубами: – Едемте с нами, так мы вам покажем купанье – ну, то будет купанье! Или, к примеру, у нас в старом Черкасске… Чего? Чего говорите? Э, дьяволы! Ничего не слышу: визжите дюже! Я говорю: к нам в станицу приходите вечерком! Э, кобылы! ничего совершенно не слыхать… Да ну вас к черту!..
И он снова обернулся к мерину и снова, для порядку, хлыстнул его несколько раз кнутом. Улыбка тотчас же сошла с его лица.
– Да, вот у нас девки не побегут от чужого человека, как ваши, – обращаясь ко мне, заговорил он прежним тоном, тоном подавляющего превосходства: – У нас к чужому даже как-то ласковее: Бог его знает, зачем он приехал!.. А ну-ка он приехал посмотреть да жениться? И народ у нас много вежливее вашего. У нас, вот кабы ты остался до праздника, то хоть бы со мной али еще с кем пошел в компанию али на гулянье, – так тебя с удовольствием бы приняли все, и никто бы тебя за чужого не считал… Взяли бы мы с тобой бутылочку водки да поставили, также бы ряд-рядом пили, как и все, и никто бы тебя за чужого не считал. А у вас, ежели я зашел в кабак, взял бутылку водки, – так верховец норовит ее стянуть со стойки да себе присвоить: это доводилось мне самому видать. Так, охряпы, а не люди…
Я попробовал возражать, но мои возражения вышли слабыми и бездоказательными: мой собеседник, – надо создаться, – был в этом случае почти прав. Он уверенно и авторитетно сказал:
– Я, брат, знаю! Не говори. Народ у вас сурьезный, грубый… А у нас и девки также бы тебя приняли и в проходку бы с тобой ходили, как со своим. Жаль, что ты не остался у нас до праздника, тут бы ты посмотрел разные предметы…