В полдень мы подъезжали к станице Раздорской, второму центру виноделия на Дону. Вид – обычный: небольшие домики, крытые тесом, железом, камышом, неправильно разбросанные по гористому берегу, желтые с белыми ставнями и белые с желтыми. На берегу – пестрая толпа народа. Пароход, не останавливаясь, идет мимо. Пассажиры палубы кричат с парохода своим знакомым, стоящим на берегу. Кажется, здесь почти все знают друг друга. Вот, старый казак, стоящий рядом со мной, вслух весело разговаривает сам с собой, глядя на берег.
– Э-э, учитель, учитель! – говорит он, завидев подъезжающую к пароходу лодку с пассажиром: – регент! кого же это он везет? ай сам едет? Сам, должно быть… А это Сухарев с ним, – за сына на сиденке, должно быть…
– Готово! – доносится голос с носа парохода, и скоро бережок и лодка остаются позади.
И опять знакомое голубое, жаркое небо с белыми, барашковыми облачками над всем этим, и вербы с камышом на плоском берегу и свежая, зыблющаяся поверхность Дона с пеной, шумом, влажною пылью над пароходом, и многочисленные лодки с рыбаками, неподвижные, точно застывшие, и бородатые казаки в засученных выше колен шароварах, ухватившиеся за веревку «перемета» и враждебно посматривающие на шумящий и пугающий их рыбу пароход, и раскинутые сети, и выпряженные повозки на песчаном берегу…