24 января 1920 года часов в 9-10 вечера целый ряд повозок, фургонов, тачанок и даже элегантных экипажей проезжал по улицам Одессы. Это был наш обоз: дивизионный – под командой поручика Козлова и полковой – под командой Стецкевича и Томсена. Впрочем, беспорядок в обозе полный, так как, в сущности, распоряжаются все – и полковник Томсен, и Стецкевич, и кн. Туганов. Все мечутся. Много новых лиц: очевидно, за время моей болезни к нам попало много новых офицеров.
Город огромный, и мы без конца плутаем по почти тёмным улицам, так как освещение отсутствует. Впереди, сзади и с боков двигаются какие-то другие обозы и задерживают нас на поворотах. Постепенно мы всё-таки выбираемся из города.
Как красиво, должно быть, было здесь в мирное время. По обеим сторонам шоссе тянется ряд чудных садов. В их глубине мелькают светлые дачки и домики. Да и теперь, при трепетном свете луны, которую то и дело закрывают облака, всё это сказочно красиво. Как будто какое-то мёртвое заколдованное царство.
Но какой холод! Лёгкие болят, и застывают руки и ноги от сидения в экипаже. А ходить нельзя: такая слабость, что сердце не выдержит. Наконец, после бесконечного перехода, уже совершенно замёрзшие и измученные, мы приходим в немецкую колонию Гросс-Либенталь. Колония скорее напоминает нарядный немецкий городок: дома в несколько этажей чисто городского типа, с садиками, окружёнными чугунными решётками; словом, с деревней имеет мало общего.
Начинаем тыркаться в дома – половина занята уже пехотой, которая нас к себе не пускает. Другая часть пуста: хозяева сбежали из боязни большевизма. Есть и такие, которые просто не желают пускать к себе обоз. Наконец порядок теряется окончательно – все разбредаются куда попало, и ищут себе квартиры самостоятельно. Я ещё долго брожу по холоду, пока Боря Шереметев не впускает меня в какой-то дом.
В одной половине наши «главковерхи», в другой – Каниболотский, Тускаев, Янович, я и наши две сестры. Вишневского, совершенно больного, положили тут же на соломе. У меня отморожены пальцы на обеих ногах, да это и неудивительно при английских сапогах с подковами. С наслаждением пьём чай и засыпаем мёртвым сном без сновидений.