authors

1427
 

events

194062
Registration Forgot your password?
Memuarist » Members » Jurij_Reingardt » Добровольческая армия. 3. Юность

Добровольческая армия. 3. Юность

01.12.1917
Новочеркасск, Ростовская, Россия

Кто из читающей молодёжи не сходил с ума от вышедшей в 1912 году повести Евгения Николаевича Чирикова "Юность"? Кто из гимназисток старших классов не воображал себя героинями этой повести? Которой из них не задавал я один и тот же вопрос: "Катя! (или другое имя), скажите, Вы тоже Калерия[2]?" Развелось тогда этих Калерий по всей России больше, чем блох на дворовой собаке. И конец этих Калерий наступил так же скоро, как и их появление: они потонули как-то сразу, захлебнувшись в собственном множестве. Обратились в толпу и растоптали друг друга. Тогда изменился и мой вопрос. Теперь он звучал иначе: "Скажите, Маня (или Катя), Вы ведь – «раздавленная» Калерия?"

 

Эти вопросы, как в первоначальной, так и в последующей редакции, доставили мне множество врагов, доходивших в своей ненависти ко мне до кровомщения. А между тем я, как и все другие мои сверстники, был также без ума от этой повести, от её свежести и радости бытия, сквозящих в каждой строчке. Но не идеал искал я себе в её героях. Сам я раз и навсегда был побеждён давно выбранным мною героем, конечно, тоже книжным и, конечно, только потому и избранным, что он не походил на меня ни капельки. Юность!

 

Прошло пятьдесят лет. В Америке вышла «Юность», и я прочёл её снова. И снова ощутил то же, что и пятьдесят лет тому назад, только теперь она отозвалась во мне таинственным образом, связавшись с моей жизнью, и прочно воцарилась в моей памяти. Я встретил Калерию! Нет, это не была героиня повести. Это была одна из многочисленных "раздавленных" Калерий. Одна из тех, кто больше всего возненавидел меня за ехидство моего вопроса.

 

Наша встреча состоялась в самом неожиданном месте и в самой невероятной обстановке. Я только что прибыл в Новочеркасск и шёл по улице, разыскивая Алексеевскую организацию[3]. Нигде на вокзале, стены которого пестрели афишами всевозможных формирующихся отрядов самого фантастического характера, не нашёл я никаких признаков её существования. Поднявшись к собору и рассчитывая найти хоть кого-нибудь, кто мог бы указать мне её местонахождение, я обратился к шедшему мне навстречу офицеру. Мой далеко не презентабельный вид, а, может быть, и скромная боязливость вопроса позволили спрошенному мной офицеру не только не ответить на мой вопрос, но и выразить своё отношение к происходящим событиям: "А Вам, очевидно, делать нечего? Убирайтесь-ка Вы скорее вон отсюда!"

 

Злоба, прозвучавшая в его голосе, поразила меня и заставила быть более осторожным. Уже обращение на «вы» указывало на то, что спрошенный мною не только не сочувствует зарождающейся организации, но и враждебен ей. И, кроме всего прочего, он угадал во мне офицера. Моё тяжелое положение усугубляюсь ещё и тем обстоятельством, что в моём кармане – если бы он существовал, а не представлял собою изорванную тряпку – могли только находиться или вошь на аркане, или блоха на цепи, так же как и я, лишённая намёка хоть на какой-нибудь документ. В опускающихся сумерках угрожающе стали сгущаться тени моей ситуации: «Куда пойдёшь? Кому скажешь?"

 

И вот тут-то и произошла эта роковая встреча. Навстречу мне шла худенькая женщина с маленьким чемоданчиком в правой руке. Я шагнул к ней, она слегка попятилась, посмотрела на меня с нескрываемым испугом, остановилась и прижалась спиной к живой изгороди. Желая успокоить её, я протянул вперёд руку, делая успокоительный жест, но она, видимо, не поняла его и вытянула вперёд руки с зажатым в них чемоданчиком, как бы желая защититься им от меня. Посреди неширокой крышки отчётливо сияла эмблема Красного Креста. Я и до сих пор не знаю, кто из нас был более испуган: она или я?

 

– Сестра, ради Бога, где находится Алексеевская организация? – громко крикнул я, боясь, что она бросится бежать. Но она опустила свой чемодан и быстро шагнула ко мне.

– Не так громко, – тихо сказал она. – Вас услышат. Ступайте прямо. Это здесь, совсем близко – в лазарете. Вы… – с видом заговорщицы шептала она скороговоркой:

- Вы… - и сразу оборвала.

- Вы? – смотря на меня во все глаза, вскрикнула вдруг:

– Вы?

– Валя!

– Да, да, это я! И Вася тоже здесь, он там, в лазарете! Идёмте, идёмте скорее!

 

Валя довела меня до дверей лазарета, не переставая болтать всю дорогу, оказавшуюся чрезвычайно короткой. Из её рассказа я узнал, что она вот уже семь дней в Новочеркасске работает сестрой в госпитале Общества донских врачей, что добровольцы должны скрываться под видом раненых и что их, может быть, выдадут большевикам, что она носит свой маленький чемоданчик с красным крестом, для того чтобы на неё не напали, что брат её Вася приехал с ней, но что она больше его не видала со дня приезда. У дверей лазарета мы распрощались. Моё предложение проводить её она отклонила, испуганно сказав:

 

- Да Вы с ума сошли!

– Валя, – улыбнулся я ей на прощанье, – а ведь Вы больше не Калерия!

И в первый раз с момента нашей встречи весёлая улыбка озарила её юное личико. Она передёрнула плечами, хотела что-то возразить и вдруг засмеялась:

– Да ведь и Вы больше не Николай Ставрогин[4]!

 

Я посмотрел вслед её удаляющейся фигурке и подумал: "Оса!" Почувствовав на себе мой взгляд, она обернулась в последний раз и исчезла в тёмной уже перспективе улицы. Я открыл дверь и вошёл в лазарет.

 

Сведения, сообщённые мне Валей, хотя и были сильно преувеличены, однако имели и большую часть истины. Условия личной безопасности после разоружения Новочеркасского гарнизона изменились в лучшую сторону, и мы были переведены в казармы.

 

В первый же день на вечерней поверке я невольно обратил внимание на вызывавшиеся имена моих соратников. Все известные имена героев войны 1812 года звучали в моих ушах, имена, знакомые с детства: путешественников, писателей, поэтов, судейских, министров и так далее, вперемешку с простыми, исконно русскими именами. Но одно из них привлекло моё особенное внимание:

 

– Доброволец Чириков Евгений!

– Здесь!

 

Сейчас же после поверки я подошёл к командиру 4-й роты поручику Кромму и попросил его указать мне добровольца Чирикова.

 

– Женя! – окликнул Кромм стоявшего неподалёку подростка. Тот подошёл ко мне и вытянулся демонстративно, подчёркнуто в струнку.

– Вы не родственник Евгения Николаевича Чирикова?

– Это мой папа.

– А Евгений Николаевич в Новочеркасске?

– Нет, сейчас он в Москве, но должен приехать сюда.

 

Но мне не удалось встретиться с Евгением Николаевичем. Армия ушла в 1-й Кубанский поход[5]. Не видел я больше и Валю. Она осталась в госпитале. Брат её был убит под Усть-Лабинской.

 

При реорганизации армии 4-я рота стала 4-м взводом в 1-й роте, где в 3-м взводе находился и я. Изредка в походе мне приходилось встречаться с Женей Чириковым, но почти за весь поход не пришлось перемолвиться с ним ни единым словом. Да и не до слов тогда было!..

 

Но вот и Екатеринодар. Кончилась переправа на пароме у станицы Елизаветинской. 1-ый Офицерский полк присоединился к штурмующим город частям. Впереди невысокого вала, окружающего только что взятые нами артиллерийские казармы, разметались на земле трупы убитых добровольцев. Но есть и раненые, беспомощно лежащие под ураганным огнём отбившего последнюю атаку противника.

«Безумству храбрых поем мы песню! Безумство храбрых – вот мудрость жизни!»[6] С укрывающего от огня вала бросается вперёд поручик Кромм к лежащему в сорока шагах впереди раненому, хватает его и валится рядом. Теперь лежат они оба в сотне шагах от красных, обречённые на неизбежную смерть. Кто рискнёт подать им помощь?

 

«Кому не люба на плечах голова? Чьё сердце в груди не сожмётся?»[7] Не сжалось оно в груди добровольца 4-го взвода Серёжи Иевлева. Нет, скорее, именно сжалось, скорбным воплем вырвалось из груди его и слезами покатилось по лицу. В припадке безумного отчаяния, закрыв руками голову, перепрыгнул он через вал и бросился к двум раненым. Добежал до них и упал рядом с ними. Убит? Ранен? Нет! Он схватил поручика Кромма, потом почему-то бросил и, подхвативши подмышки другого, потащил его к валу, подобно муравью, волочащему большую тяжесть, отступая задом и таща по земле товарища. И дотащил! Это Женя Чириков. А Иевлев уже снова бросился за вал и снова оказался рядом со своим взводным и, тем же приёмом, потащил его к валу. Не дотащил. Упал! Опять вскочил на ноги и снова пытался тащить, но уже одной рукой. Кто-то бросился ему на помощь, и вдвоём они доволокли Кромма. У Чирикова и Кромма раздроблены ноги, у Иевлева – рука.

 

Я ни одной минуты не сомневаюсь в том, что на моих глазах совершилось чудо. Как не были они убиты все трое? Как мог дважды добежать до них Иевлев и притащить самостоятельно одного из них? Это походило на то, как если бы кто-либо вздумал перебежать через улицу во время проливного дождя и остаться сухим, достигнув противоположной стороны. Да, это было чудо! Я не раз задавал себе вопрос: бросился бы я спасать их, если б имел тогда возможность? Хочу думать, что да. Впоследствии уже под Орлом я взял к себе Иевлева и всячески старался не пускать его в бой, тем более что его раздробленная рука почти полностью потеряла способность двигаться. И каждый раз он оказывался возле меня, несмотря на моё категорическое запрещение.

 

Женя Чириков, также как и поручик Кромм, потерял ногу. Когда я спрашивал потом Иевлева, почему он схватил сперва поручика Кромма, а потом оставил его и вытащил первым Женю, то он ответил, что Кромм приказал сперва спасать Женю.

 

Одно за другим тянет свои неразрывные звенья длинная цепь воспоминаний. При отходе из Екатеринодара Женя Чириков был взят на подводу, а Кромм как безнадёжный оставлен в станице Елизаветинской. Я встретился с Женей в мае в Новочеркасске, а с Кроммом по окончании 2-го Кубанского похода[8] в Екатеринодаре. Оба безногие. Но до своего тяжёлого ранения под Сысокой я не имел ни малейшего представления об их судьбе. Она ушла из моего поля зрения и до конца апреля ничем не напомнила о себе. Но вдруг снова встала передо мною в полузабытом образе «раздавленной» Калерии и спасённого Иевлевым Жени Чирикова.

 

Первым видением, осознанным мною, было большое белое пятно, первым ощущением – прикосновение к моей руке чего-то приятно тёплого. Потом какие-то неясные звуки коснулись моего уха, и я понял, что кто-то говорит рядом со мною. Это я запомнил очень хорошо.

 

Быстро возвращающееся сознание объяснило мне, что большое белое пятно – это потолок, что кто-то держит меня за руку и говорит мне что-то, чего я не могу понять. Потом всё вдруг начало качаться перед глазами, перестало и снова начало качаться. Всё это казалось мне ужасно странным, но не было неприятно.

 

Но вот перед моими глазами стали появляться знакомые лица, смотревшие почему-то на меня сверху вниз. Первый, которого я узнал, был капитан Миша Смиренский, потом поручики Недошивин, Успенский, капитан Стасюк, Женя Чириков. При виде Жени сознание вернулось ко мне окончательно. Теперь я понял, что лежу на спине, на кровати, что, очевидно, это госпиталь. Но как и почему оказался я здесь, не знал. Странным показалось мне и то, что меня окружали офицеры нашей роты. Моя память остановилась в тот момент, когда у Сысоки передо мной вырос широкий фонтан взлетевшей чёрной земли, озарённый пламенем. Вспомнил я также, что не видел дыма и не слышал треска разрыва. А теперь госпиталь, а между ними – ничего[9]…

 

      Примечания

 

2 Калерия, героиня повести Е.Н. Чирикова «Юность», красивая, колоритная женщина с сильным характером, предмет мучительной любви главного героя Геннадия Тарханова.

 

3 Добровольческая армия как оперативно-стратегическое объединение белогвардейских войск на юге России начала формироваться в ноябре 1917 года в Новочеркасске генералом М.В. Алексеевым под названием «Алексеевская организация». С начала декабря к созданию армии подключился прибывший на Дон генерал Л.Г. Корнилов. Своё официальное название Добровольческая армия получила 25 декабря 1917 года (7 января 1918 года по новому стилю). Сначала армия комплектовалась исключительно добровольцами, причём преобладали офицеры и юнкера, а с конца 1918 года путём мобилизации крестьян.

 

4 Николай Ставрогин, герой романа Ф.М. Достоевского «Бесы».

 

5 1-й Кубанский поход («Ледяной») формирующейся Добровольческой армии на Кубань начался 9/22 февраля 1918 года. Армия двигалась с боями от Ростова-на-Дону к Екатеринодару и обратно на Дон. Основной целью было соединение Добровольческой армии с кубанскими белыми отрядами, которые, как выяснилось уже после начала похода, оставили Екатеринодар. Окончен поход был 30 апреля/13 мая 1918 года в районе станиц Мечетинская - Егорлыкская. Участников этого похода называют первопоходниками.

 

6 Цитата из «Песни о соколе» М. Горького.

 

7 Цитата из поэмы «Василий Шибанов» А.Н. Толстого.

 

8 2-й Кубанский поход Добровольческой армии начался 9/22 июня 1918 года: движение армии с боями от станицы Мечетинской, овладение станицами Торговая и Тихорецкая, взятие Екатеринодара, Майкопа, Армавира, Ставрополя. В результате похода к декабрю 1918 года были завоеваны Кубань, Задонье, Ставропольская губерния и весь Северный Кавказ. Участников этого похода называют второпоходниками.

 

9 Продолжение рассказа утеряно.

21.02.2015 в 12:07

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Legal information
Terms of Advertising
We are in socials: