Своим друзьям я не очень поверила, но все же на следующий день снова во время обеда поехала на Тверской бульвар, в Дом Герцена. По дороге встретился один из знакомых студентов, разулыбался: — Поздравляю! Вас приняли...
Но я все же решила удостовериться в учебной части. Вера Эдуардовна, засияв мне навстречу самой приветливой из гаммы своих разнообразных улыбок, заворковала:
— Руфочка, а я вам уже открытку отправила — 25-го августа приходите на экзамены...
Дело в том, что выдержало творческий конкурс 30 человек из четырехсот, но сдавать приемные экзамены должны были всего двенадцать, те, у кого не было не только законченного, но и незаконченного высшего образования. И вот мы толпимся перед дверью аудитории, где нам предстоит писать диктант, и настороженно и с любопытством присматриваемся друг к другу, особенно мы, трое вчерашних школьников — я, Шура Петряев и Володя Степаненко. Пытаемся скрыть волнение, разглядывая будущих однокурсников. И, наверное, именно от волнения я никого, кроме двоих, не запомнила, а может быть и потому, что они резко выделялись среди всех — общительный, круглолицый, веселый Арон Копштейн, чем-то напоминавший Ламме Гудзака, и худенький высокий юноша Шура Петряев.
Большие, не по возрасту огрубевшие, «рабочие» кисти рук (пиджачок был старенький и куцый, и рукава Шуре коротки) как-то не соответствовали внимательному и почему-то даже настороженному взгляду темных глаз... У привлекшего мое внимание паренька был вид парня из московской шпаны. Именно по челочкам, тельняшкам и громадным клешам они отличали в то время друг друга, как нынешние юные «фир-мачи» — по джинсам с «лейблами» и прочим «фирменным» приметам. Я поглядывала на Шуру и думала, что лучше не попадаться такому пареньку в сумерках тихих окраинных переулков или скверов...
Свободное копирование
