Дневник Александра Герцена - 150

   24. Приезжал Беляев из Вятки. Удивительно, до чего безумие и опьянение власти доходит: в Вятской губ., в Нолинском уезде крестьяне за ослушание чинов<ников> палаты государственных имуществ были усмиряемы губернатором вооруженной рукой; они стояли в толпе и не делали никаких насилий, а ждали объяснения, в них стреляли картечью, и 60 человек убито. Они бросились на колени, и их передрали плетьми. Губернатор этот -- знаменитый шпион Мордвинов, управлявший несколько лет III отделением. Были мерами толь отеческими недовольны, и его повысили в директоры одного из департаментов министерства финансов. Вторая история в 1842 году в Казани, где, отнявши у мужиков картофель, велели его сеять, потом освободили их за деньги, потом опять велели сеять,-- выведенные из себя крестьяне взбунтовались и были усмиряемы пулями и тесаками, целые семьи бежали в леса и месяцы не смели возвратиться. Кто-нибудь должен проснуться -- или правительство, или народ. О первом так же трудно поверить, как о другом,-- впрочем, министр Киселев проезжал по Козьмодемьянску, где была военно-судная комиссия по этому делу, и даже не озаботился спросить о нем. И этот господин хочет быть Umwälzungsmann {человеком, который произведет переворот (нем.).-- Ред.} -- misère, misère {ничтожество, ничтожество (франц.).-- Ред.}. Разумеется, они могут быть стимулусами, теми толчками в лицо спящего, от которых тот вскочит,-- но быть великими деятелями -- для этого надобна любовь к идее, любовь к народу.

   На генерала Киселева не положу моих надежд.

   Он мил,-- о том ни слова! --

   сказал Пушкин[1].