7-го декабря.
Вечером танцы. Танцевала сторона уголовных. Танцами руководила Лиза. Наружность девочки-гимназистки, волосы короче плеча, лицо пухлое, гладкое, с мягкими чертами, как у девочки в 14 лет. Ей уже 20 лет, и она замужем. Когда говорят о муже, которого не любила, или рассердится на что-нибудь, лицо сразу стареет — видна другая Лиза, не девочка, а женщина, способная на все. Сирота она и с двух лет у чужих жила. Недавно предала она 28 человек на расстрел, все больше товарищей по ремеслу. Смутно чувствует она будущую опасность. Не могла не заметить на всенощной в церкви, как на нее смотрели. Кто-то даже поднял руку к шее. Лиза все поняла, слегка побледнела и сузились и так узкие серые глаза.
Одета она лучше других, опрятнее, чище. Вся выхоленная, изнеженная, кожа как атлас. Ела она прежде всегда сласти. Всего было много: и платьев, и альбомов на столах, и граммофонов, и ботинок. Все это дорого стоило, но доставалось легко. Муж доставал. Лиза знала, какой ценой, но молчала. На ночь уйдет муж, скроется, а на утро все есть.
Мужа расстреляли, но Лизе все равно. Не прошло и месяца после расстрела, как — раз ночью восемь страшных мужчин подняли Лизу с мягкой постели, на которой так сладко спалось. Посмеялись, съели сласти, что на столе лежали, — потом повели в тюрьму...
Никто так не танцует, как она. Не было сегодня смеющейся, пухлой маленькой Лизы — перед нами танцевала женщина, полная ритма, темперамента. Движения мягкие и тягучие — минутами полные страсти. Лицо серьезное до боли — гениальное дитя. Она вся меняется.
У нее это на забава, не игра, не отдых. Все глаза устремляются на нее. Она знает цену себе, цену огромного дарования. От маленькой пухлой ручки и коротких волос, до кончика ножки — все ценно в ней.
Вся камера затихла и с дрожью провожала ее глазами. Все, что не танец, забыто.
Свободное копирование
