2-го декабря.
Войдя, я сначала ничего не вижу, кроме сплошной мглы и дыма, которые тяжело и плотно висят в воздух. В горло втягиваю режущий до боли запах ... Кажется невероятным, что в такой яме могут жить так много людей, их громкий говор доносится с пола. Понемногу я различаю густую толпу женщин, сидящих и лежащих на полу. Две-три встают и подходят к нам. Так ужасно то, что у нас перед глазами, что мы стоим с И-ной, не решаясь войти, не выпуская узлов из рук. Несколько человек дружески обступают и теснятся, чтобы дать нам место. Кстати, вспоминают, что только что унесли больную: значит освободилось место на полу. — Больная лежала нисколько дней в сыпном тифу.
Протягиваются руки, чтобы помочь убрать оставшуюся солому на полу. Мы садимся на наши свертки и тупо и мрачно смотрим вокруг.
Действительность ужаснее того, чего мы ждали. Кругом грязь, темнота, дым от беспрерывного куренья, на полу толпы шумных женщин. Кучи белья и одежды развешаны повсюду. Шнурки для белья переплетаются, как сетки, над головой, тесня еще больше камеру. Воздух разъедает горло и легкие. — У меня одно желание — бежать отсюда, и я с ужасом смотрю на плотно запертую дверь.
Соседки с участием относятся к нам, вполголоса расспрашивают откуда мы, по какому делу.
Кто-то тут же предупреждает остерегаться какой-то Розы Вакс. Указывают на кого-то в темноте.
Сумерки сгущаются, но я понемногу привыкаю и могу уже кое-что разглядеть.
Против нас два маленьких окна, посередине большой стол, уставленный жестяными кружками. — Вокруг стен, ряд рам от старых, когда-то устроенных нар. Все они опрокинуты, все сорвано с них. Женщины — их около 45 — сидят на полу.
Кругом нас оглушительный шум голосов, голова тяжелеет от всего. Камера отгорожена невысокой перегородкой, за которой находится уборная и кран. Хуже всего этот нестерпимый запах.
Свободное копирование
