Немцы заняли станицу в конце октября. Их наступления ждали со стороны Муртазово (со стороны Терека). Поэтому из своего дома, который находился на берегу Терека, семья Ани вместе с коровой Зорькой перебралась к родственникам Сухаренко. Наступление же немцев было, наоборот, со стороны Прохладного, со стороны завода, и дом Аниных родственников оказался на передовой.
Рассказ Анны Гавриловны: «Это было уже часов в 8 вечера, но было ещё светло. Вдруг на станицу налетела туча самолётов, причём самолёты летели очень низко и стреляли из пулемётов. Мы все укрылись в блиндаже у тётки. Когда самолёты пролетели, на улицах появились танки, а затем мотоциклисты. Основная масса немцев двигалась по Большой улице (так называлась главная улица станицы), на которой жили и Сухаренки.
Сидя в блиндаже, мы вдруг явственно услышали запах гари и рёв коров. Когда стих гул танков и стрёкот мотоциклов, тётка, высунувшись из блиндажа, увидела, что горит её дом. К дому примыкал сеновал, в который попал снаряд. Тётка и мать побежали отвязывать коров, которые были привязаны в сеновале, а все остальные выскочили и начали тушить пожар. Хорошо ещё, что во дворе был колодец. Прибежали соседи, кое-как пожар потушили. Многие вещи сгорели, лишь кое-что удалось спасти. Из наших пожитков сгорел сундук, в котором были и документы всей семьи (и мой паспорт и зачётная книжка института). У нашей Зорьки, пока она была привязана, обгорела вся спина. Спина у нее долго болела, на ней так уже никогда и не выросла шерсть, что не помешало, однако, использовать ее на пахоте: всю войну в станице пахали на коровах. От хомута у неё вскоре появились раны, но на это никто не обращал внимания. Вскоре Зорька стала давать молока всё меньше, и, в конце концов, её сдали «на заготовку» (уже после войны).»
Уточнение. Паспорт Ане выдали новый после оккупации; возраст определяла медицинская комиссия, которая убавила его на один год, не поверив Ане на слово, так как она была маленькой и хрупкой и выглядела гораздо моложе своих лет.
Войдя в станицу, немцы тут же прочёсывали дворы и расстреливали на месте не успевших отступить военных. Во двор Аниной тетки они не вошли, так как в нем тушили пожар. Что же касается передовой на огородах, то она оказалась захваченной врасплох. Когда на станицу налетели самолеты, а потом по Большой улице пошли танки, на нашей передовой поняли, что что-то не так. Связи не было. Военные спрашивали у отца Ани, как можно выбраться из станицы, на что он отвечал: «Только по огородам и садам». Но могли ли застигнутые врасплох люди, тянущие на себе зенитки и пулеметы по садам и огородам, уйти далеко? Не удивительно, что на следующий день через станицу в сторону Прохладного прогнали колонну наших военнопленных, солдат и лейтенантов. В Прохладном был устроен большой лагерь военнопленных, где пленных содержали в жутких условиях.
Рассказ Анны Гавриловны: «Спустя где-то месяц мимо станицы прогоняли колонну военнопленных уже в сторону Владикавказа. О том, что это будет и когда это будет, в станице уже знали заранее, и за заводом собралась масса людей, чтобы встретить эту колонну. В их числе была и я. У каждого было что-нибудь съестное. Когда колонна появилась, выстроившиеся по обе стороны шоссе люди забросали ее продуктами. К нашему удивлению, немцы не проявили особой жестокости, лишь немного постреляли в воздух. Многие станичники тогда узнали среди военнопленных своих знакомых, но, что стало с этими военнопленными потом, не известно. Когда немцы «драпали», с собой пленных не везли. Возможно, отправляли их по железной дороге куда-то.»
Вскоре после оккупации в окрестностях станицы начала действовать банда Кутурая, сколоченная из дезертиров. Многодетная семья Кутурай жила недалеко от дома Ани. Старший из детей (все были парни) был чуть взрослее Ани, он подлежал мобилизации, но скрылся. К нему примкнули другие дезертиры. Они никого не убивали, но постоянно грабили местное население, отбирая последние крохи. Иногда по ночам бандиты пахали колхозную землю на оставленных в поле тракторах, оставляя записку «пахал Кутурай». До конца войны местная милиция ничего не могла с ними сделать, а сдалась эта банда добровольно только по окончанию войны.
«Посчастливилось» встретиться с этой бандой и Аниной семье: «Однажды осенью, кажется, уже зимой 43-го года, я пришла из села Дейского, где работала, домой на выходной день. Дело было к вечеру, начинало темнеть. Вдруг во двор вошло пять человек, одетых в гражданское, но вооружённых. Это была банда Кутурая, среди них и он сам. Один встал у калитки, второй у входа в сени, трое вошли в хату и потребовали мёд. Кутурай знал, что у нас были пчёлы.
Больной отец тогда уже почти не говорил, а мать стала говорить, что мёда нет, так как был неурожайный год и что ухаживать за пчёлами уже некому. Но слушать её не стали. Обшарили хату, слазили в погреб, а потом полезли на чердак и нашли там припрятанные три трёхлитровые банки мёда. Мать просила оставить хотя бы одну для подкормки пчёл, но забрали всё и, бросив в мой адрес реплику «А ты, учительша, смотри!», ушли и больше у нас на улице ни у кого не появлялись.»
Наш комментарий. Для нас этот рассказ явился горьким открытием, что в это трудное время среди своих же станичников находились люди без совести и чести: и бандиты, и предатели.
