Светлана Давыденкова:
«С 2001-го по 2017-й год проработала в Италии, ухаживая за стариками. Мой жизненный опыт в чужой стране- зеркальное отражение судеб сотен тысяч женщин, рискнувших уехать на заработки».
РУССКИЕ В ИТАЛИИ
Приезд в Милан. «Ребята, пустите переночевать!»- попросила водителей женщина средних лет. «Без проблем», - ответил кто-то из них, открыв дверцу автобуса. Женщина вошла, села на сидение впереди меня и устало прислонила голову к окну. «Не поладила с бабкой. Она пыталась ударить меня, не давала ни поесть, ни помыться. Я не выдержала. Убежала от нее,» - скупыми словами рассказала о своей работе. До утра мы больше от нее ничего не услышали. Как только развиднелось, она попрощалась и вышла. Вышли и мы. В неизвестный, но, судя по ночевавшей с нами женщине, уже не предвещавший ничего легкого мир.
Возле привокзальной площади Милана в ряд стояли автобусы, приехавшие из Украины, Молдовы и Румынии. Вокруг них – подтеки мочи, брошенные пакеты с остатками еды, кожура от семечек. «Как итальянцы терпят все это?» - удивилась я. Сюда в 2000-м ежедневно привозили сотни женщин, пользовавшимися у итальянцев большим спросом как дешевая рабочая сила.
В те сложные годы женщины уезжали, спасая от нищеты семьи, в Бельгию,Германию, Италию,Испанию,Португалию,Грецию,Америку,Израиль. Везде требовались именно женские руки. Эмигрировали все, кто мог, бросая стариков-родителей, малолетних детей, мужей. Были уверены, что едут на год, от силы на два, а потом вернутся домой. Как же иначе? Нельзя же, чтобы дети росли без матерей, нельзя терять мужей, родителей. Денег всегда было мало, и мало помалу женщины втягивались в свое рабское существование на годы, а то и десятилетия.
Моя попутчица отправилась на вокзал. Ее ждали в городе Бергамо. Я же вышла в сквер, тянувшийся по боковой части вокзала. Здесь меня должна была встретить и отвести на работу приятельница Люся. Сев на лавку, я начала с интересом осматриваться. Место было красивым: два фонтана по углам сквера, лавочки, зелень. Только грязно очень. Везде слышны русская, украинская, румынская, молдавская, польская речи.
В те годы привокзальный сквер Милана пользовался у эмигрантов особой популярностью: здесь искали работу и ночлег, назначали встречи, проводили время. Место напоминало своеобразную зону или гетто, куда надо было еще суметь влиться.
Я чувствовала себя не просто в другой стране, мне казалось, я попала на иную планету. Все было непривычным, не моим. Возможно, от усталости и от резкой перемены места все воспринималось нереально: сон не сон, явь не явь.
Слава Богу, к одиннадцати утра увидела Люсю; и это было счастьем. Встреча сразу сгладила ощущение одиночества в чужой стране, в чужой толпе. Вскоре подошли подруги Люси. Сели возле нас и спросили, есть ли у меня стакан. Я достала литровую кружку. Раздался дружный смех. Оказывается, меня хотели угостить шампанским. На душе потеплело: я не одна. Город показался ближе и как будто говорил: «Эй, инопланетянка! Выше нос! Не обижу!»
Первые шаги. этот же вечер Люся, накануне нашедшая более денежную работу и решившая устроить меня на свое место, позвонила дочери синьоры, за которой ухаживала. «Синьора Анна, - начала говорить подруга. - Меня срочно вызывают домой, и я уезжаю уже завтра. Не волнуйтесь. Для Вашей мамы я нашла новую сиделку». Это был рискованный шаг со стороны приятельницы. Синьора Анна могла послать Люсю и ее «новую сиделку» ко всем чертям. Но этого не произошло. Она разрешила прийти нам вместе. « Куда ей деться с подводной лодки, если я завтра должна быть на работе в другом месте, Анна - на своей, а маме не с кем остаться?» - по-философски рассудила Люся. На мое счастье она оказалась права.
Дело в том, что итальянцам сиделка всегда позарез нужна срочно. Они чаще всего тянут до последнего, чтобы взять на работу иностранку. Поэтому Люся и пошла на такую смелость. Тут или пан или пропал. Протянув день-другой на своей работе, куда устроила меня, она бы потеряла лучшее место. Ее бы не ждали, другую бы нашли. В борьбе за работу зевать нельзя, и риск тут весьма кстати.
При знакомстве я сказала Анне с большим трудом выученную еще дома фразу: “Lieta di fare la Vostra conoscienza’, что в переводе: «Рада познакомиться с Вами», и Анне этого оказалось достаточно, чтобы оставить меня с мамой.
В первый выходной я отправилась знакомиться с городом. Приехала на метро к “Piazza Duomo”- Соборной Площади. Ну, куда же еще? Это же сердце Милана! Поднимаясь из метро по ступенькам вверх, увидела синее небо, на фоне которого начали появляться, как мне казалось, эфемерные белые мраморные кружева. Чем выше поднималась, тем больше и богаче были кружева, приобретая уже реальный вид, который сознание и зрение все равно реально не воспринимали. Поднявшись до конца – замерла от восторга: такого великолепия я никогда не видела. Собор казался чудом совершенства. Это был первый подарок Города, показавшего мне свое самое сокровенное. Не отвлекая внимания от Собора и в то же время, чувствуя и впитывая атмосферу вокруг, я неспешно обошла величественное строение. «Неужели я заслужила такое счастье, чтобы увидеть подобное?» – думалось мне. Остановилась снова напротив фасада, и тут ко мне подошел дядька итальянец. Начал расспрашивать, откуда я, замужем ли, и есть ли дети. Чтобы отстал, я ответила, что знала: “Non parla”- «не говори», и он исчез.
День прошел с «девочками»: в парке на лавочке ели, пили вино, говорили о хозяевах и о далеких родных.
Люся предупредила: «Раньше девяти вечера на работу не возвращайся. Если приучишь к ранним возвращениям, потом всегда должна будешь так и приходить. А когда придет лето, тебе захочется подольше погулять. Объяснять это Анне будет бесполезно». Приятельница и место указала, где можно пересидеть до вечера. На вокзале был платный зал ожидания, где в непогоду ютились иностранцы типа нас. Итальянцы часто закрывали глаза на них, делали вид, что не замечают. Я зашла туда, присела на лавку. Сидела, боясь пошевелиться, чтобы не выгнали. Грелась в тепле. В восемь спустилась в метро, села в поезд на Желтой линии, привезший на нужную станцию, «Брэнта», поднялась на улицу и пошла по дороге вправо, помня, что мне туда.
Город погрузился в туманный сырой и холодный мрак, и мне было тяжело сориентироваться в направлении пути. Вокруг почти никого. Я знала, как спросить название улицы, где жила, но, оказалось, что самого-то названия я и не помню. Навстречу шла пара с коляской. Я что-то пыталась узнать у них. Они странно посмотрели на меня и прошли мимо. Я догадалась вернуться обратно к станции метро, где вспомнила, что необходимо перейти на другую сторону. А там дорога стала сразу знакомой.
Милан не проигнорировал меня, нищую бездомную иностранку, в первый выходной, почти благополучно вернув в дом, где я была нужна, где ждали. Более того, он открыл передо мной свое сокровище, Собор! И я была ему за это очень благодарна.
Постепенно чужой город входил в мою жизнь, становясь свидетелем тяжелых первых месяцев работы. Затем он стал мне другом, отвлекая от рутинного труда, открывая свою культуру, обогащая в духовном плане. Милан составлял мне отличную компанию, когда я бродила по нему одна. Позже, намного позже он стал Городом, в котором душа моя поселилась навсегда.
Выходные в парках. По воскресеньям я торопилась в один из парков Милана, где собиралась компания подруг. Парк находится возле станции метро «Palestra» и знаменит был обилием «заробитчан», проводившими в нем выходные. Встречаясь там, мы ели, пили, говорили. Выговаривались все: о работе, о далекой семье, о проблемах со здоровьем, о личной жизни - обо всем наболевшем. Мы были очень разными, но, просидев на работе неделю взаперти, радовались возможности общения и получения моральной поддержки. Так развивалось чувство толерантности, у многих отсутствовавшее дома, где друзей можно выбирать. Здесь приятельниц нужно было учиться принимать такими, какими есть. В одиночестве хуже. Необходимо согреться возле кого-то, кому-то поплакаться, от кого-то получить совет, услышать утешительные слова. И все-таки в компании я ощущала свою нереализованность. Возвращаясь после выходного на работу, чувствовала разочарование: ничего не узнала, ничего не увидела нового. Хотелось большего не только в материальном плане.
Неподалеку от нашей компании, на детской площадке, я высмотрела группу итальянцев среднего возраста, практикующую тай-чи. Гимнастика была мне знакома: увлекалась ею дома. Когда мною был относительно преодолен языковой барьер, я познакомилась с мастером, обучавшим группу, и стала заниматься в ней.
Как-то одна из итальянок, Клавдия, посещавшая тренировки, попросила меня помочь ей снять фильм о бадантках. Этим словом называют сиделок, компаньонок, прислуг. (Производное от глагола “badare”- ухаживать, присматривать, следить.) Немного манерная, ухоженная Клавдия переехала в Милан из города Модена. Она приходила в группу не столько из-за любви к восточным практикам, сколько из-за чувства ностальгии по прежней группе, где перед отъездом ей даже подарили меч для выполнения формы. Клавдия была типичнейшей итальянкой. Она кокетничала с мужской половиной группы на глазах у ожидавшего ее мужа, выгуливавшего пса. И это казалось вполне естественным. Не знаю, где работала Клавдия, но собиралась в Киев по обмену культурными связями между Италией и Украиной. Когда я собрала подруг, Клавдия наставила на нас камеру, и мы начали рассказывать, чем занимались до приезда в Италию и как работаем здесь. Одна из нас, бывшая учительница английского языка, говоря о себе, показала огрубевшие от работы руки и расплакалась. Другая подруга поведала о первой работе на Сицилии, где за четыреста евро в месяц обхаживала супружескую пару с психическими проблемами. За четыре месяца она ни разу не выспалась, зато радовалась, что увидела знаменитый остров. Правда, совсем небольшой его участок, но и это было очень значительно. Даже более значительно, чем заработанные деньги. Клавдия смонтировала фильм, обещала дать копию и сводить в ресторан. Видно, очень ей этот фильм нужен был. Однако копию я так и не получила, да и поход в ресторан оказался в забвении, хоть и не нужен он был мне. По возвращении она тепло обняла меня и сказала, что фильм произвел на украинскую элитную интеллигенцию сильное впечатление. Мол, не ожидали, что в Италии работает подобный славянский контингент.
Занятия в группе мне нравились. Хотя поначалу я жутко стеснялась. Плохо говорила по-итальянски, упражнения выполняла скованно, чувствовала на себе любопытные взгляды. Проходили месяцы, и я постепенно привыкала к новым друзьям. У меня даже появились поклонники: Маурицио и Андреа. Они знали, что я прихожу в парк очень рано, и как-то, не сговариваясь, подошли к месту занятий еще до моего прихода. Андреа держал в руках кларнет. Он хотел продемонстрировать свои музыкальные способности. Боже, как он плохо играл! Но играл!На кларнете!!! Был у нас в группе румын, Джиджи. Когда я только пришла, он решил взять надо мной шефство, но один из занимающихся, Антонио, в резкой форме приказал ему отойти от меня, иначе я «выучу что-то не так». Меня все это забавляло, но не более. Сам маэстро, молодой китаец, был очень серьезным и скрупулезным. На изучение одного движения он уделял мне полчаса времени. Выполнял его медленно, и я, чтобы лучше усвоить, обходила мастера со всех сторон. Наше с ним действо походило на волшебство. Я не просто запоминала движение, а как бы принимала его на себя, впитывая всеми фибрами души и тела. Затем сама повторяла движение многократно, чтобы понять, усвоить и запомнить. За обучение мастер брал десять евро. Ребята подшучивали над ним, давая понять, что к нищей иностранке нужно иметь снисхождение, но мне не жаль было этих денег. Неподалеку ели-пили-говорили, с иронией посматривая в мою сторону, подруги, а мне уже интересней было в группе. Я как бы перешла на другой уровень развития в чужой стране, хотя и получила от подруг прозвище: «Инопланетянка».
Как-то неподалеку от группы остановился певец Албано в окружении небольшой «свиты». Маурицио, знавший, как мне нравятся его песни, шутливо заговорил: «Не упусти свой шанс! Вот он, герой твоего романа!» Я так же шутливо отвечала. К певцу подошли мои землячки, отдыхавшие на соседней скамейке, и попросили сфотографироваться с ними. Албано не отказался.
Все эти моменты вносили разнообразие в жизнь. Насыщали ее эмоциями, вдохновением, новизной и очень помогали пережить наступающую неделю. Приходя после выходного дня домой, накормив и уложив спать Розетту, мою подопечную старушку, я вспоминала то, что выучила с мастером. Порой, очень переживала: выученное утром упражнение вечером вспоминалось не сразу. Я впадала в панику, но постепенно руки и ноги начинали вспоминать сами. Теперь и на протяжении недели мне было не так скучно: я выполняла урок, закрепляя часть изученной формы. Для этого уходила в свободные от работы два часа в дальний безлюдный парк, где практиковала наполненную философией дао гимнастику тай-чи. Отрабатывая движение до автоматизма, училась связывать его с набором энергии, представляя, как руки уходят далеко вдаль, в небо, в землю, проходя сквозь плотную массу воздуха и возвращаясь к телу.
После тренировок, экономя евро на метро, шла-летела в другой парк, к компании женщин значительно старше меня и относившихся ко мне по-матерински. Парк находился возле станции метро «Кадорна» и назывался «Семпионе». Идти до него было километра три, но трехчасовые тренировки заряжали энергией, и усталости не чувствовалось. Из глубины парка раздавались звуки тамбурина. Это веселились негры. На одной из площадок, сделанной в виде микро стадиона, на верхней лавке сидел музыкант и выбивал на тамбуре простую, но необыкновенно живую мелодию. Музыка, разносившаяся по парку, завораживала, притягивала, манила. Казалось, она поет гимн жизни. Ее хотелось слушать и слушать. В тени высоких сосен сидели мои подруги. Они уже успели соскучиться в компании друг друга и были рады мне, малахольной. Я растягивалась возле них на покрывале, только теперь чувствуя усталость. И это было хорошо: выходной прошел не зря.
Через полгода. Работа с Каролиной стала непосильной для меня, и я поменяла ее, уехав из Милана в пригородный поселок. Все равно я видела город только по воскресеньям. В будни разве что нос в окно высовывала, чтобы подышать его воздухом. Меня не выпускали из дому даже на пять минут.
Поселок, в котором устроилась, назывался Традате. Добираться от него до Милана на электричке было минут сорок. Поезд прибывал на вокзал, называвшийся Кадорна. Оттуда на метро или на трамвае можно было продолжать свой путь в любом направлении города. Я предпочитала пеший ход. Направляясь к подругам в парк, что расположен у метро «Палестра», я пересекала другой красивейший парк, Семпионе и Замок Сфорцесско. Стены замка были пропитаны особым духом величественного средневековья, а парк удивлял своей природой. Я гордо проходила мимо туристов, с наивной снисходительностью посматривая на них и думая: « Я-то бываю здесь каждое воскресенье, а вы эти сокровища архитектуры видите мимоходом».
В те годы в замке еще действовал бесплатный музей. По воскресеньям с подругами, гуляя по нему, рассматривали древние кольчуги, копья, стрелы. Но ценили музей не столько за красоту и познавательность, сколько за доброе отношение к нам: здесь можно было посидеть, спрятавшись от холода и дождя, и по нужде сходить.
Перед замком красовался фонтан, то вознося брызги воды вверх, то опуская их вниз. Минуя его, я переходила дорогу, торопясь на пешеходную улицу Данте. О, это уникальная улица Милана. По ней быстро и равнодушно не пройдешь. На ней, помню, как-то была представлена фотогалерея с изображениями Земли. Выше человеческого роста фотографии впечатляли неземной красотой. На протяжении всей улицы, устроившись на тротуарах, пели певцы и играли музыканты. Одно время там выступали белорусские цимбалисты. Им много сыпали монет. Тогда же там исполняли свои необычно напевные мелодии индейцы в цветастых костюмах. Возле “Piccolo Teatro”-«Малого Театра» иногда разыгрывали спектакль актеры. Вокруг них быстро собиралась толпа. Когда игра заканчивалась, один из актеров весело, но властно кричал:”Fuori I soldi dalle tasche!”-«Деньги вон из карманов!» Толпа мигом разбегалась.
Но больше всего нам нравилась улица Данте перед Рождеством: с прилавками, изобилующими сицилийскими сладостями, винами, медами, мясными изделиями, сырами; праздничными сувенирами. Впрочем, такие базары устраивались на многих центральных улицах Милана. Давно - давно бедная миланская детвора с восторженно-жадными глазами перебегала от одного прилавка к другому, восхищенно повторяя на диалекте:”Bei, o bei!”( “Bello, che bello!”) – «Красиво, как красиво!» Городу нравились те времена, и Он оставил детское выражение “Bei, o bei”для названия рождественских базаров. Миланцы так и говорят: “Andiamo vedere Bei, o bei” – «Идем смотреть рождественские базары». И мы тоже перед Рождеством по выходным неприкаянно слонялись по ним, уже с четырех часов дня нарядно освещенным (день-то в декабре короткий!). С любопытством разглядывали товары, как те миланские ребятишки, и ничего не покупали: дорого.
Рождественский Милан развлекал нас трамвайчиком в разноцветных огоньках, проходившим по улице Торино; нежными электрическими снежинками, украшающими улицы; елкой с игрушками-кристаллами от «Зваровский» в галерее Витторио Эмануэле Второго, гостеприимно распахнутыми дверями магазинов. Все, как обычно: Рождество. Только не наше и не для нас. Как правило, в этот день транспорт из пригородов не ездит, и женщинам, работающим в провинции, несмотря на выходной, чаще всего приходится оставаться с хозяевами. Их посадят за стол, но при этом попросят накрыть на него, убрать и вымыть посуду. В награду за обед.
Ох, уж эта ностальгия по Милану! Постоянно отвлекаюсь. Куда же я шла, минуя улицу Данте? Ах, да, к подругам.
Получение документов. Хорош Милан в центре, и я еще вернусь к его описанию. Сегодня же подумала, что через год срок моего пребывания в Италии заканчивается, и документы на легализацию больше обновлять не буду. Я родилась в странной стране, по уровню жизни во многом отстающей от Италии, но эта страна – часть меня. Она в моей душе, в моих мыслях, в моих костях, крови и мышцах, и пусть жизнь в ней скромна, но это жизнь. Жизнь со всеми ее трудностями и разочарованиями, однако, возле родных людей, где родные улицы и дома. Возможно, последние годы моей жизни здесь будут наполнены болью и страданиями, коих можно было бы избежать в Италии, но я возвращаюсь на родину всегда, а вскоре вернусь и навсегда.
Ближе к окраинам Милан теряет фешенебельность и аристократизм. Многие районы и вовсе неприглядны. Например, улица Кани, где расположен полицейский участок. Там я получала первый документ, дающий право работать в Италии: permesso di soggiorno. Он выдавался всего на год, потом его требовалось обновлять, чтобы иметь право на работу уже на два года. Затем снова и снова обновлять. Наконец, если все идет гладко, получался документ на пять лет, по истечении которых можно было получить permesso на всю жизнь. Это было нелегко; многие срывались на долгом пути к нему. Например, кто-то накануне обновления документа оставался по каким-то причинам без работы: умирал работодатель - терялась работа. Тогда разрешение выдавалось всего на полгода. За это время нужно было найти место с контрактом. Однако многие итальянцы этот вожделенный для иностранцев контракт заключать не торопятся: надо же тогда платить немалый налог, а страна постепенно втягивалась в кризис.
В 2002-м году для иностранцев, работавших в семьях, вышел sanatorio – закон, дающий разрешение на работу. Многие итальянцы, нуждавшиеся в нас, и будучи законопослушными гражданами своей страны, подавали документы на permesso для своих «баданток». Слава Богу, повезло и мне. Процесс этот, однако, был очень сложным. Для получения справки - ricevuta, пока только заменяющей документ, я отпросилась у хозяев на целую ночь. Нужно было не раньше пяти вечера занять очередь, чтобы попасть в определенное количество людей, которых могли принять служащие полицейского участка. Когда я приехала на улицу Кани, возле участка толпилось уже много народу. Среди толпы находились и не попавшие в тот день внутрь, вынужденные прождать еще сутки.
Ночь, несмотря на май, выдалась холодной. Необходимо было все время двигаться, чтобы не замерзнуть. Хорошо еще, что рядом работал киоск, где можно было выпить горячего чаю.
К семи утра нам приказали выстроиться в очередь внутри извивающейся металлической ограды. В основном, толпа состояла из марокканцев, албанцев, китайцев, румын. Украинцев и русских почти не было. Прижавшись друг к другу, так, что и пошевелиться невозможно, мы простояли еще два часа. Было ощущение, что все, находившиеся там, в чем-то виноваты и теперь несут наказание. Впустить тебя в страну впустят, но ты все равно подозрительный и получишь право там жить только пройдя испытания холодной ночью и невыносимой унизительной очередью. Все устали. Никто ни с кем не разговаривал. Выйти по надобности из очереди было нельзя: обратно в нее уже не пустят. Мимо нас часто проходили угрюмые типы в надежде найти лазейку, чтобы попасть в участок. Это еще больше усугубляло общее напряжение.
Город в эти часы с нами не шутил. Отчужденно наблюдая за толпой, он был холоден и жесток.
Наконец распахнулась дверь – мы вошли в здание полиции. Нас рассадили в одном из залов и стали по фамилиям вызывать на отпечатки пальцев. Руки предварительно смазывали черной краской, а после снятия отпечатков мы выходили во двор, где долго смывали краску под умывальниками. Напоследок каждому выдавалась квитанция, та самая ricevuta, о которой я упоминала выше, заменявшая на какое-то время основной документ, который через два-три месяца получался здесь же. Очередь на выдачу уже была поменьше, но нервотрепки хватало.
Прошел год, и все повторялось. Правда уже без ночных бдений: канцелярская работа улучшилась. Однако между получением квитанции и permesso di soggiorno увеличился срок на многие месяцы. Порой приходилось ждать целый год.
Сейчас обновление документов упростилось, но и число, имеющих их, значительно сократилось. В Италии кризис: нового sanatorio не ожидается. Многие предприятия закрываются; итальянцы остаются без работы, переставая гнушаться трудом, на который раньше брали только иностранцев.
Исповедь таксиста. «Ты едешь в Италию? Можешь и не говорить: я на ребят, что везут туда, уже несколько лет работаю. Знаешь, я сам лет восемь в Италии проработал. Поехал туда за любовницей, хотя у самого семья есть. Она меня в поселке возле Милана к старику пристроила, миллионеру. Хотела любимая, чтобы заработанные деньги в обмен за работу ей отдавал. Была она на семнадцать лет моложе меня, красивая и жить красиво хотела. А у меня семья, дети, я, хоть и к ней приехал, но должен был о семье заботиться. Разбежались мы с ней через год. Сейчас уже и не жалею об этом. Потом она за итальянца замуж вышла.
За дедом я смотрел до его смерти. Первые полгода трудно было: языка не знал, дед нервничал, да и с головой у него не все в порядке было. Когда выучил итальянский, стало легче, и деда приструнил. На еду нам дочь деда давала двести евро в неделю и никогда не спрашивала, на что их тратим. Я за часть этих денег такие посылки домой посылал – все бабы завидовали.
С дедом мы жили хорошо. Утром я его мыл, кормил, потом спрашивал: «Ты куда пойти хочешь? Хочешь в бар? В церковь? Гулять в парк?» Куда он говорил, туда и шли. Несколько лет каждый вечер ходили с ним в церковь на службу. А потом, как отрезало у старика: не захотел он туда больше ходить.
Многому дед научил меня. Я как-то с выходного пьяный вернулся и послал его в задницу. Дед обычно на воскресенье пятьдесят евро давал, а после этого перестал. Ничего на мое оскорбление не ответил, только деньги перестал давать. Я его после этого зауважал: не посылал больше.
Старика укладывал спать в восемь вечера, сам же приводил баб в дом, застолья устраивал. Со временем любовницу другую нашел. Долго мы с ней любовь крутили, пока война не началась. Из Донецка она была. Мы с ней по политическим вопросам не сошлись.
За все годы в Италии я хорошо детям помог и внукам тоже. Потом дед умер, работу больше не нашел, уехал домой».
Мы подъехали к автобусу, отправляющемуся в Италию. Мне очень хотелось спросить у таксиста: «А жена? Осталась ли при Вас?» Но не спросила. Неловко было.
Марко и Мария
1. Зимнее сырое ненастье сменила все и всех приласкавшая щедрыми солнечными лучами весна. Даже люди, стоявшие возле церкви за бесплатным обедом, выглядели увереннее и веселее.
Место называлось «Ключи». Таких «Ключей» в городе было достаточно, чтобы накормить всех бездомных Милана. Почему точки выживания назвали так, знали, вероятно, лишь те, кто в 90-е годы прошлого века открыли для себя Италию-работодательницу. По-моему, название появилось в результате неправильного перевода наименования улицы Piave, где находился один из пунктов кормежки. Слово "piave" созвучно слову "chiave" – ключи. Завоеватели страны-кормилицы не слишком владели ее языком, но были смекалистыми.
Очередь, состоявшая в основном из ищущих работу иностранцев, продвигалась. Вначале в столовую заходили владельцы абонементов на обеды, затем те, кто их еще приобрести не успел. Без обеда не оставался никто.
Здесь и приметил будущую свою возлюбленную Марко, ежедневно проходивший мимо очереди в городской архив, в котором работал картографом.
Мария приехала в Милан недавно. Знакомая, обещавшая встретить ее, к прибывшему из Украины автобусу подойти не смогла. Женщина не растерялась: она оказалась на самом бойком месте «заробитчан».
За станцией метро Cashina Gobba был пустырь, на выходные превращавшийся в стоянку. Туда приезжали бусы из Украины, Молдовы и Румынии. Водители привозили на работу очередную партию женщин, передачи из дома, продукты на продажу. Обратно увозили деньги, посылки, женщин в отпуск. У входа в метро предлагались экскурсии на выходные дни; дальше, за стоянкой машин, продавали китайские детские игрушки, торговали ворованной косметикой и парфюмерией, поношенными вещами. Здесь же выстраивалась линия женщин с плакатами: «Ищу работу». Ближе к автобусам можно было наблюдать ряд других женщин, продававших семечки. А уж на самой стоянке чем только не торговали: духовной литературой, медикаментами, телефонными карточками, продуктами, - бизнес процветал. Стоянку называли попросту Кашиной. В этом центре стригли, ели, встречались, прощались, покупали, обменивались книгами, искали работу и квартиру. Порой даже ночевали в бусах, когда некуда больше было идти. Здесь можно было найти все для выживания в чужой стране: от простого сочувствия до работы. Однако и сброда было немало. То тут, то там шмыгали цыганчата лет десяти в поисках легкой добычи. Зазеваешься на секунду – прощай сумка со всеми богатствами внутри.
Мария узнала от попутчиц, что на Кашине легко найти объявления «Сдается место-койка». Она купила телефонную карточку и довольно быстро нашла адрес, где отныне ей предстояло жить, пока не найдется работа.
Двухкомнатная квартира, несмотря на то, что обитали в ней четыре женщины, оказалась чистенькой и уютной. Кроме Марии, здесь жила еще одна безработная, Таня. Остальные занимались уборкой квартир. Мария и Таня быстро сдружились. Искали вместе работу, вместе ходили обедать.
Проходя мимо очереди, Марко обратил внимание на новые женские лица. Одна из них показалась ему очень симпатичной. Теперь ежедневно, спеша на работу мимо церкви, он отмечал взглядом приглянувшуюся блондинку. Потом женщины исчезли, и Марко казалось, что без них очередь стала еще обыденнее, чем прежде.
Мария и Таня устроились в городе работать сиделками. Нужда в церковных обедах отпала.
Как-то в воскресенье Марко вышел пройтись по городскому парку, находившемуся в центре Милана.
Итальянцы любят здесь гулять, наслаждаясь зеленью и свежим воздухом. Эмигранты предпочитают это место за близость к центральному вокзалу, куда они приезжают из близлежащих районов по воскресеньям встретиться с соотечественниками. Они называют парк «Республика» за близость к станции метро “Repubblica”.
Старожилы вспоминают, что когда-то в парковом гроте обитал медведь и жалуются на нынешнее засилье иностранцев, устраивавших на зеленых полянках пикники.
Но парку не было дела до ворчания стариков- снобов. Он жил своей насыщенной жизнью. По утрам устанавливал пожилую пару с обезьянкой на свое постоянное место, за краеведческим музеем и детской площадкой. Старик играл на фисгармонике, а старушка, держа на плече непоседливую обезьянку, продавала цветные шарики и всем приятно улыбалась. Своим спектаклем ретро-пара напоминала гуляющим о чудесных прошлых годах, о которых тоскуют все итальянцы и возврата к которым уже никогда не будет. Еще парк проверял, как плывется в широких ручьях большущим рыбам; выравнивал примятую траву; восхищался странными людьми, пришедшими практиковать тайцзы; радовался веселью детворы и приветствовал бегунов. Парк был необыкновенно красив и заботлив. Он холил и стерег водоемы, возле которых гуляли разноцветные жирные куропатки; клумбы ярких цветов, скалистые участки, заросшие елью; памятники римским богам, вековые деревья и кусты магнолий. Парк принимал всех. В нем находили приют и ночевавший на лавке бездомный иностранец, и богатый чиновник, выведший на прогулку пса, и известный певец с поклонниками.
Марко любил бывать здесь. Иногда по воскресеньям он заглядывал по делам в находившийся неподалеку архив, а затем с удовольствием гулял в парке.
Однажды он обратил внимание на небольшую компанию украинок, расположившихся на траве вокруг импровизированного стола, заставленного едой. Они пели песню на своем языке, и среди них Марко заметил ту самую блондинку, знакомую из очереди. В песне чувствовалась грусть, а в позах певших женщин была непосредственность и простота. Когда песня закончилась, Марко вдруг сделал то, чего от себя совсем не ожидал: он подошел к компании, поздоровался и попросил женщин спеть еще. Его пригласили присесть, но петь не стали. Марко налили вина в пластмассовый стаканчик и предложили закуску. Присутствие симпатичного итальянца в момент изменило настроение компании. Женщины заулыбались; понравиться гостю захотелось каждой.
-А я Вас знаю, - сказала Мария, с вызовом глядя в глаза Марко.
-И я Вас знаю, - доброжелательно ответил Марко.
Так началось их второе, уже словесное знакомство.
Марко жил один. Отношения с женщинами обычно у него не складывались. С Марией же все получалось очень легко. Она ни на что не рассчитывала, была непритязательна, ласкова и заботлива. Виделись по воскресеньям. Марко приносил Марии подарки, оплачивал ее посылки на родину, возил на экскурсии. Мария дорожила отношениями с итальянцем, его необыкновенной добротой, восприимчивостью и сентиментальностью. Работать двадцать четыре часа в сутки, без права выйти из квартиры даже на час, было тяжело, и выходной, проведенный с влюбленным, казалось, был из другой, прекрасной жизни. А Марко был благодарен Марии за то, что она помогала избавляться от затянувшейся депрессии.
2. Прошло два года. Марко очень любил молодую женщину и начал связывать с ней дальнейшую жизнь. Как- то раз он познакомил Марию с семьей сестры Патриции. При встрече Мария хотела обнять ее десятилетнюю дочь, но Патриция невольно притянула девочку к себе, не позволив Марии лишнего, на ее взгляд, жеста. Затем наедине с сестрой Марко упрекнул ее за холодноватый прием. «Я собираюсь жениться на Марии, будь к ней ласковей», - сказал он Патриции. «А она знает о твоих проблемах с психикой? – спросила напрямую сестра. - Ты романтик. Живешь в иллюзорном мире. Ты сказал ей, что принимаешь антидепрессанты? А что ты знаешь о ней? Какая-то нищая иностранка! Без знания нашего языка и культуры! Тебя так просто обмануть. Тебе вообще нельзя иметь серьезных отношений с женщинами. Тем более с этой!» «Не лезь не в свое дело! Я совершенно здоров и хочу иметь полноценную семью», - раздражительно ответил Марко. После этой встречи он перестал общаться с сестрой.
Марко действительно казался Марии странноватым. Иногда они обедали в ресторане. Расплачиваясь, Марко указывал официанту на остатки съестного и спрашивал, куда их девают, и знает ли персонал, как много голодных вокруг.
Марию он боготворил. И ей нравился Марко. Эмоции, которыми мужчина одаривал ее, помогали преодолеть скуку серого существования возле синьоры, в подчинении которой она была. Давали ощущение полноты жизни. Вместе с тем, женщина понимала, что ее дом там, в далекой Украине, где остались муж и дети. От Марко она скрывала свое замужество и детей. Так было удобнее.
3. Мария позвонила домой мужу, сообщив, что, наконец, получила долгожданный документ, разрешавший работать легально, и едет домой в отпуск.
Разлука с Марко приближалась. Теперь Мария при встречах часто становилась чужой, отстраненной. Марко ее не узнавал. С горечью он чувствовал, что нет к нему больше ни прежней ласки, ни заботы. В день отъезда он подвез любимую с вещами к автобусу. Попрощались тепло, но сдержанно.
Дмитрий три года прожил без жены. За деньги, присылаемые Марией, он отремонтировал дом, обгородил его красивым забором, обновил сад. Работал он учителем физики в школе; занимался воспитанием детей и… оставался верен супруге.
Приблизительно зная, когда автобус, в котором ехала жена, пересечет венгерскую границу, Дмитрий позвонил Марии и узнал, что Чоп они уже проехали. Потом он звонил ей каждый час, и чем ближе она была, тем медленнее для него тянулось время и тем мучительнее становилось ожидание.
Водитель привез Марию прямо к дому. Только увидев отделанный дом, выросших детей, счастливого мужа, она поняла, что не зря экономила на всем, не зря тосковала по семье, не зря терпела прихоти капризной синьоры. С момента приезда домой о Марко она больше не вспоминала.
Марко тем временем сильно затосковал. Шли дни. От Марии вестей не было, и Марко начал подумывать, не случилось ли с ней беды. Это провоцировало у него проявления неадекватного поведения: обострялась заглохшая болезнь. Он приходил в столовую, возле которой впервые увидел свою будущую пассию, садился за стол, доставал фотографию любимой и ставил перед собой. Время от времени, отрываясь от еды, он начинал разговаривать с женщиной на фото. Иногда Марко замолкал и, с нежностью глядя на изображение женщины, поглаживал глянец бумаги. В конце концов, им овладела навязчивая идея: отправиться к ней, в Украину. Как ее найти, он знал: не раз подвозил посылки, которые Мария отправляла домой, с написанным на них адресом. Он даже знаком был с водителем, понимавшим по- итальянски. Оставалось оформить вызов для въезда в Украину. Но и это он уладил через тех же водителей. Чтобы увидеть Марию, препятствий оказалось не так уж и много. Тем более, что автобус вез от стоянки в Италии до дома Марии.
4. "Принимайте гостя!" - весело прокричал водитель открывающему калитку хозяину. Дмитрий на секунду смешался, затем вежливым жестом пригласил Марко в дом. Мария, хлопотавшая на кухне, увидев итальянца, остолбенела. Не знал, как себя вести и Марко. Ситуацию разрешил Дмитрий. По взгляду, которым итальянец смотрел на его жену, он все понял. Ему сразу стало жаль и лет, проведенных в разлуке, и женщину, которой доверял, и детей, росших без матери, и даже растерянного итальянца. Дмитрий молча вышел из дома, пошел в школу, и забрал детей жить к своей матери. До отъезда Марии жену он больше не видел.
Через два дня после случившегося Мария и Марко вернулись в Италию, а Дмитрий подал на развод. Спустя некоторое время он женился на разведенной женщине из поселка и перебрался жить к ней. Дом оставил выросшим детям и наведывался в него неохотно: душевная рана затягивалась медленно, а здесь все напоминало о прежней жизни.
Для Марко поездка в Украину и встреча с семьей Марии закончились плохо: ему пришлось лечиться в закрытой психиатрической клинике. Иногда Мария из жалости и из благодарности за проведенные с Марко годы звонила ему, пока не нашла нового кавалера. Правда, подарков этот не дарил и в рестораны не водил.
Вскоре к ней приехала повзрослевшая дочь. Была она выше и крупнее Марии, но работу особенно настойчиво не искала. Мария снимала ей жилье и давала денег на питание.
Сын Марии тоже не остался дома: уехал с другом на заработки в Россию.
Так дом, с которым было связано столько надежд, остался пустым. Чувствуя себя ненужным, он дичал, подпуская к себе все ближе и ближе сорную траву. А потом стал ронять и штукатурку, как старик слезы
