Сообщение с Парижем в сентябре 1914 г. было очень расстроено, а багаж туда вовсе не принимался. Я был вынужден отправить его морем прямо в Бордо, куда и без того собирался заехать, чтобы передать почту и выполнить просьбу барона Розена относительно его семьи. С ручным багажом я выехал через Дьепп в Париж, куда прибыл поздно вечером. Париж, наполовину оставленный населением, был мрачен и пустынен. На вокзале мне едва удалось найти извозчика; таксомоторов не было. Они, как известно, были мобилизованы военным губернатором Парижа генералом Галинени ("завоевателем" Мадагаскара) для переброски сорокатысячной армии в тыл генерала фон Клука. В одной из лучших гостиниц я занял большой номер с ванной за восемь франков. Гостиница была почти пуста. На следующий день пошел бродить по пустынным улицам Парижа. Больше половины магазинов было закрыто, на улицах встречалось мало прохожих. Скверы были заброшены, и весь город был как бы подернут трагическим налетом только что пережитой опасности вражеского нашествия. Пустота улиц, однако, еще более выделяла красоту линий Парижа. Внимание не отвлекалось движением экипажей и обычной толпой на тротуарах.
На следующий день я выехал в Бордо, где застал наше посольство, поместившееся в доме маркизы де Жискур, предоставившей его нам безвозмездно. В следующий проезд через Лондон и Париж мне пришлось везти вместе с дипломатической почтой брошку для маркизы, подарок Николая II в благодарность за эту услугу.
Бордо представлял в это время необыкновенное зрелище. Там находились все французское правительство и все иностранные посольства и миссии. Город был переполнен. Не могу не отметить интересной подробности. Наше посольство выехало из Парижа в полном составе, несмотря на то что там скопилось много русских, находившихся к тому же в весьма затруднительном материальном положении. Перед опустевшим зданием посольства стояла обыкновенно громадная толпа русских, пришедших туда за помощью. Был образован местный благотворительный комитет, и лишь через несколько дней после выезда посольства в Бордо оттуда в Париж был послан один из консульских чиновников, чтобы позаботиться о русских, оставшихся во французской столице. Испанский посол Валтьерра, готовый принять на себя защиту интересов союзных держав в случае оккупации города германской армией, также остался в Париже. Довольно характерно, что после французской победы при Марне парижский кабинет потребовал отозвания Валтьерра как германофила.
Передав дипломатическую почту, я несколько дней пробыл в Бордо в ожидании багажа, который еще не прибыл из Лондона. Завтракал и обедал обычно в лучшем ресторане города. В зале ресторана собирались все посольства, причем каждое имело свой стол. Обедая за столом нашего посольства, я мог убедиться, насколько его состав не любил Извольского. Последний обедал обыкновенно в полном одиночестве, не обмениваясь ни словом со своими подчиненными.
Я выполнил поручение Розена и съездил на один день в Аркашон, чтобы узнать о судьбе его семьи. Оказалось, что она благополучно выехала через Испанию в Грецию, и мне в этом отношении уже нечего было делать Не могу не упомянуть об эпизоде, случившемся со мной в Аркашоне и доказывающем, насколько французское население страдало во время войны шпиономанией и к каким провокаторским приемам оно прибегало в связи с этим. Зайдя в книжный магазин, чтобы купить какую-то книгу, я остался один в комнате в ожидании хозяина, ушедшего за книгой, и от нечего делать стал рассматривать висевшую на стене карту. В это время я услышал в соседней комнате разговор двух личностей неопределенного вида. Один говорил другому: "А вот немец (бош). Он изучает нашу карту". Я, конечно, сделал вид, что не принимаю этого разговора на свой счет, но он невольно остался у меня в памяти. Вообще во время войны, а в особенности в ее начале, я был свидетелем или же слышал о многих почти невероятных проявлениях французской шпиономании и шовинизма. Характерен эпизод с советником французского посольства в Мадриде. Он как-то ехал в своем автомобиле из Биаррица в Байонну. В пути автомобиль был поврежден, и советнику пришлось покинуть машину и отправиться вместе с шофером на поиски лошадей. Собравшаяся толпа, видя брошенный автомобиль, немедленно решила, что его хозяева - немецкие шпионы. Она бросилась на автомобиль и привела его в полную негодность, разбив почти в куски. Об этом случае в Мадриде много говорили особенно потому, что указанный французский дипломат проявлял постоянно необычайный патриотизм и сделался для других союзников, и в особенности для испанцев, почти нетерпим. И именно ему пришлось пострадать от своих же, принявших его за немецкого шпиона.
В Мадриде я застал посла и членов посольства в очень подавленном настроении. Особенно тяжело переживал события барон Будберг. К тому же ему было крайне неприятно внезапно порвать все отношения со своими лучшими друзьями - германским и австро-венгерским послами. Но это было необходимо ввиду необыкновенной ретивости, проявляемой главным образом его французским коллегой.
С самого начала войны представители обеих неприятельских коалиций сочли своим долгом давать от имени соответствующих посольств официальные сообщения в местные органы печати. Конечно, эти сообщения по своему содержанию были почти диаметрально противоположны. Поэтому за ними следовали резкие опровержения и уличения друг друга в искажении истины. Однажды подобное опровержение было настолько резко, что вызвало со стороны испанского правительства напоминание иностранным послам о необходимости несколько умерить тон газетных сообщений из уважения к испанскому правительству, при котором они все аккредитованы. В связи с этим испанский двор и правительство оказались в весьма затруднительном положении и в отношении официальных приемов дипломатического корпуса. После моего возвращения в Мадрид мне еще раз пришлось принять участие в церемонии крещения одного из сыновей короля, на котором присутствовали все дипломаты. Действительно, было странно видеть послов, рассаженных по времени вручения верительных грамот. Рядом с германским послом оказался русский, рядом с австрийским - французский, и это в то время, когда они не разговаривали друг с другом. Наконец, на одном торжестве, надо тоже сказать, довольно несвоевременном - открытии памятника в Сан-Себастьяне в память, столетия освобождения этого города англичанами от французов - произошел уже совсем неприятный инцидент. Очень рассеянный английский посол протянул руку германскому, а тот не подал своей. После этого испанский двор решил до окончания войны не приглашать больше дипломатический корпус на свои приемы. Вопрос был разрешен, но, надо сознаться, в ущерб дипломатам.
После вступления в войну Италии, а затем Португалии, Румынии и Греции Испания, если не считать скандинавских стран, Нидерландов и Швейцарии, оказалась единственной в Европе страной, в которой продолжали оставаться представительства всех великих держав. Это, конечно, сделало Мадрид весьма важным пунктом для деятельности всякого рода разведок и контрразведок, и надо сказать, что в этом отношении атмосфера с каждым годом войны там все более сгущалась, а почти неизбежные встречи представителей враждебных держав становились все щекотливее. Тем не менее мы продолжали друг другу кланяться, но в разговор не вступали. Последнее было иногда весьма затруднительно. Мне помнится, как-то раз я обедал за отдельным маленьким столом в клубе. За соседний стол; стоявший почти вплотную с моим, сел австро-венгерский посол князь Фюрстенберг и завел со мной разговор. Я решил отвечать ему односложно, но не покидать своего стола. При этом, надо сознаться, я думал лишь об одном: как бы не пришел кто-либо из французов, особенно рьяно следивших за своими союзниками. Кто-то из коллег довольно остроумно заметил, что в нейтральных странах союзники так усердно следят друг за другом, что им не остается времени наблюдать за немцами. Что касается последних, то после вступления в войну Италии, а затем и Португалии они постепенно оказались совершенно отрезанными от родины. В последние годы войны инструкции им доставлялись исключительно подводными лодками, за которыми союзники вели постоянную слежку, но ввиду большой протяженности местами пустынной береговой полосы Испании осуществлять такую слежку было довольно трудно. К тому же испанское прибрежное население оказывало немецким подводным лодкам, конечно, за большие деньги содействие, снабжая их продовольствием, горючим и т.д.
С самого начала войны Испания была поставлена между двух огней, и, чтобы вывести ее из состояния нейтралитета, на нее с двух сторон оказывали сильнейшее давление. Германия, например, за выступление против Англии обещала ей Гибралтар, значительную часть Марокко и даже исправление в ее пользу франко-испанской границы. В Испании особенно убежденными германофилами были консерваторы, возглавляемые маститым государственным деятелем Маурой, но за все время войны ему не пришлось стать во главе правительства. Либералы, в особенности граф Романонес, были на стороне союзников. Что касается побывавших у власти консервативных премьеров, то это были исключительно деятели без определенного политического липа вроде Дат Они не в состоянии были занять в испанской иностранной политике то самостоятельное положение, которое было по плечу Мауре, пользовавшемуся в стране большой популярностью.
При дворе тоже почти одинаково сильно сказывалось влияние как союзников так и центральных держав. Королева-мать, по происхождению эрцгерцогиня австрийская, брат которой был командующим австрийской армией на итальянском фронте, не могла, конечно, не сочувствовать центральным державам. Зато жена Альфонса XIII, королева Виктория, была по взглядам и воспитанию англичанкой. Ее отец был английским адмиралом, а оба брата, принцы Баттенбергские, переименовавшиеся во время войны в Маунтбеттен, находились в рядах английской армии. Один из них был убит на фронте. Альфонсу XIII приходилось лавировать между двумя течениями. Его выступления в международном масштабе сводились к предложению посреднических услуг. Однако после того, как союзники почувствовали себя более уверенными в своей окончательной победе, они всячески препятствовали таким попыткам испанского короля и неоднократно давали понять его правительству и ему самому, что всякого рода предложения о посредничестве с его стороны будут рассматриваться как враждебный акт.
Свободное копирование
