В Саратов я с письмом явился к управляющему удельною конторою, сколько помню, генералу Свечину, который отправил меня с чиновником к начальнику топографической партии. Последний поручил меня офицеру из партии топографов Ушневскому. Под его руководством я начал изучать низшую геодезию, большею частию по книге Бальтова. Изредка поверяя меня, офицер был в восторге от моих успехов.
В январе меня начали учить черчению, а в конце марта мне поручали небольшие легкие чертежи, и я их исполнял успешно. В апреле партия выступила в Киргиз-Кайсацкую степь Малой орды. Я был в восторге от только что разливающейся весны и от беспредельной зеленой степи, но недолго мне пришлось наслаждаться степью и поработать практически с партиею. Я, будучи от природы слабого сложения, по непривычке к климату и пище, состоящей для нас, учеников и унтер-офицеров, главным образом из жареной баранины, похлебки и пресного немецкого хлеба, получаемого из колонии Сарепты, в начале июня я заболел горячкою, которую теперь, вероятно, назвали бы тифом, слег в палатке и на третий день ничего уже не понимал. Очнулся я, вероятно, чрез восемь-девять дней в белой светлой комнате, где стояли две кровати, а среди них сидела в сарпинковом платье чистенькая старушка и вязала чулок. Это меня до того поразило, что я не знал, что и думать о таком превращении. Я начал было расспрашивать, где я и как сюда попал, но старушка-сиделка закрыла мне рот и говорила что-то для меня непонятное. Больной, лежащий на кровати по другую сторону комнаты, тоже что-то говорил, но я ничего не понимал. Это еще более усилило мое удивление. Из всех слов обоих я понял только одно слово "доктор".
Действительно, скоро, на мое счастье, пришел доктор. Он, хотя на ломаном русском наречии, растолковал мне, что меня из степи от топографов привезли на лодке люди, приезжавшие в Сарепту за покупкою, и я по поручению начальника партии был положен в больницу. Доктор прибавил, что он отчаивался в моем выздоровлении, глядя на мою слабую комплекцию, видит в этом чудо. Притом сказал, что после выздоровления меня отправят в Саратов и там я должен буду явиться в удельную контору. Уходя, поручил старухе не дозволять мне вставать, но если будет по-прежнему идти выздоровление, то дня через три можно будет выйти на воздух. Во всем этом я прежде всего видел чудо и горячо возблагодарил Бога и, вспомнив мать, со слезами предполагал, что чудо это свершилось чрез загробные молитвы ее.
Потом я понял, что где-то есть заботливая рука, принимавшая во мне участие, и это, как впоследствии я узнал, была опять моя сводная сестра Аграфена Яковлевна Кичигина, хлопотавшая за меня у графа Л.А. Перовского. После выздоровления меня отправили по Волге на барке в Саратов. Доктор, провожая меня, сказал, что за лечение мое заплатит удельная контора, и дал мне на дорогу один рубль. Старушка-сиделка, узнав от доктора, что я круглый сирота, перемыла и перечинила все мое ничтожное белье. Память об этих добрых людях запечатлелась навсегда в моем сердце. Тут я нахожу не лишним сказать несколько слов о работах и жизни топографов в степи. Они вставали очень рано, торопясь, пили чай и что-нибудь закусывали и таким образом не позже 4 1/2 - 5 часов утра приступали к работе и около 10 часов оканчивали ее, спеша укрыться от зноя. Обедали почти всегда в 12 часов и отдыхали часа три, потом часа в 4 - 5, когда жар немного спадал, опять принимались за дело и продолжали работу, сколько можно было успеть до сумерек. Потом начинался ужин, состоящий большею частою из бараньего мяса, риса и других продуктов, приобретаемых в степи и в Сарепте. Ужины были оживленны, так как возлияния Бахусу производились в исправности. Разные воспоминания и анекдоты лились рекою, но трудовой день и алкоголь настойчиво требовали покоя. Только изредка по праздникам перекидывались в картишки. В вечернее время приезжали разные ханки и мурзы - смежные помещики земель и урочищ и, жалуясь друг на друга за захват их владений, просили провести на карте черту в желаемом им направлении. Им всем обещали и отправляли к казначею, который будто бы должен был записать их жалобу, но он большею частию угощал их до отрыжки приготовленными им для этого случая напитками и яствами, им дозволенными, и потом отворяли деревянный сундук, куда из мешка сыпались с шумом серебряные рубли, а поутру по заказу казначея пригонялось несколько баранов; но несмотря на эти бакшиши, топографы продолжали дело согласно инструкции и редко уклонялись от правильного положения на карты разных владений. Так, по крайней мере, я понимал из их разговоров.
По приезде в Саратов меня отправили в канцелярию удельной конторы. Столоначальник конторы давал мне кое-какие дела и приказал являться в известный час, где и поручал переписку сначала незначительных, а потом, найдя хороший почерк, и более важных бумаг, а также незначительных чертежей. Чрез несколько дней призвал меня в кабинет управляющий конторою г. Свечин и говорит, что он справился о моем поведении и занятиях у начальника топографической партии и в чертежной и получил очень хороший отзыв, но начальник сказал, что я по слабости здоровья не могу продолжать ученья в топографах и что он, по распоряжению графа Л.А. Перовского, отправит меня при случае на родину в софийское имение, а оттуда, вероятно, поместят меня к землемеру Балашовского удельного приказа.
Свободное копирование
