Год моего "первого", так сказать, "духовного окрыления" с переходом в четвертый класс совпал с особенным оживлением в жизни нашей семьи.
По происхождению я, как уже выше сказано, принадлежал к разночинско-чиновничьему городскому классу, не имевшему непосредственного отношения к крепостному крестьянству, но благодаря близости моей семьи к сельскому духовенству, а также и службе моего отца в канцелярии дворянского собрания в нашей семье косвенно постоянно поддерживалась связь как с крестьянами, так и с помещиками.
Первое, что вспоминается мне из этой поры моего детства, - это личность нашей кухарки Дарьи, находившейся в каких-то своеобразных "крепостных" отношениях к нашей семье. Жила она у нас, повидимому, довольно долго, вплоть до 19 февраля, и все это время она вспоминается мне в неизменном образе "девки-вековуши" средних лет, деловитой, расторопной, с некоторой долей самостоятельности в характере, соединенной с той "хитрецой", которая была в то время неизбежной для всякой "деловитой" мужицкой натуры.
Мой отец, как не принадлежащий к дворянскому званию, не мог иметь крепостных, но так как найти прислугу из некрепостных было нелегко, то и выработался в то время оригинальный обычай: чиновники не дворяне, духовенство, купцы обыкновенно выплачивали помещику за прислугу из крепостных известную сумму, как бы вроде своеобразного "выкупа", распределяемого на известное количество лет (мне почему-то запомнилась относительно Дарьи сумма в 300 рублей), в течение которых прислуга значилась "как бы" крепостной у нанявшего ее лица. Говорю "как бы" потому, что последний не пользовался над нею никакими юридическими помещичьими правами, не мог ни продавать ее, ни менять, ни производить каких-либо барских экзекуций над нею.
Такой формой найма крепостные, повидимому, пользовались нередко для выкупа на волю.
Так обстояло дело и с нашей Дарьей. Но так как она совсем сжилась с нашей семьей и не чувствовала над собой никакого крепостного "ига", то она благополучно дожила у нас до 19 февраля. Эта-то Дарья и была вначале одной из посредниц, связывающих нашу семью с деревенским людом. Два ее брата были на оброке и ездили в нашем городе легковыми извозчиками. Отец часто ездил на них по делам, и они, привезя его домой, долго иногда оставались у нас на кухне чаевничать с Дарьей, которая, таким образом, всегда была в курсе "деревенских дел", чрезвычайно ее интересовавших.
Благодаря этому сравнительно довольно просторная кухня с большой русской печью, примыкавшая к нашему провинциальному домику, насколько я вспоминаю, всегда была пристанищем разного простого, бедного люда: то ночевали в ней приходившие на богомолье в город богомолки и странницы, умилявшие своими рассказами матушку и Дарью, то заходили с своими горестными "докуками" крепостные мужики и бабы, домогавшиеся при помощи Дарьи и отца доискаться у начальства "правое". Количество последних особенно заметно стало увеличиваться при первых слухах о воле. Потянулись из деревень "мирские люди", ходоки, тайно получавшие от "мира" поручение обо всем "разведать" доподлинно в городе, а в случае чего и двинуть какую-нибудь жалобу на вопиющую несправедливость по высшему начальству.
В качестве "разведчиков" от деревенского мира являлось немало и "сторонних" людей - поповых сыновей, дьячков и даже самих сельских батюшек, которые справлялись о "крестьянском деле", не меньше интересовались и тем, что не будет ли и для них чего-нибудь, какого-нибудь облегченья, что и их "тоже заедал" нередко барин, а еще того больше - консистория. Вообще чем больше росли слухи о крестьянском освобождении, тем больше являлось "разведчиков" из разнородного люда - чиновников, мещан, купцов, которые все больше укреплялись в мысли, что не только для мужиков, но и для всех должно что-нибудь быть, "что без этого нельзя", что "правда" всем нужна, но эта "правда" понималась ими в крайне сложных, разнообразных и хаотических формах. Типы всех этих разведчиков и от деревенского мира и от других "сословий" были очень своеобразны, ярко отражая собою общее напряженно-выжидательное настроение. И это несмотря на то, что подмосковный губернский город, в котором жила моя семья, являлся исключительно административным центром, переполненным чиновничеством, в высших рангах по преимуществу дворянским, и был, можно сказать, насыщен бюрократически-крепостным духом, при котором всякого такого рода разведки и ходачества являлись очень рискованными и кончались большею частью очень печально.
Свободное копирование
