Я постоянно встречалась со своими друзьями в неофициальной обстановке, так как продолжала держать салон, где целый день принимала гостей за чайным столом. Во всяком случае, настроение у них было теперь лучше, чем зимой, и они стали более свободными, лишившись своих обязанностей. Я часто посещала те дома, где была завсегдатаем, даже бывала в семьях тех людей, которые находились теперь в крепости, я не могла покинуть их в тот момент, когда они попали в опалу, и навещала их вполне открыто. Первое мая — день солидарности трудящихся •— характеризовался большими процессиями и митингами на улице. Ждали беспорядков, но все прошло спокойно, и поэтому люди обрели уверенность. Все полуденные процессии государственных служащих, солдат, моряков, бедных фабричных рабочих обоих полов и школьников двигались по главным улицам с красными флагами, на которых были написаны различные лозунги, такие как «Землю и свободу», «Свобода». Они пели религиозные песни, или их оркестры исполняли Марсельезу, заменившую наш национальный гимн. Хотя меня предупредили о возможной опасности, я дважды выходила, чтобы посмотреть на это зрелище. Религиозные процессии выглядели огромными, принимавшие в них участие отличались экзальтированными кроткими лицами, а голоса их звучали нежно и тихо, как всегда у наших людей. В городе не было ни единого полицейского, но ни один инцидент нигде не испортил праздника. Видеть людей в таком состоянии означало любить их; и меня бесконечно растрогала красота русской души и ее благородство!
Альбер Тома, великий французский социалист, посетил Петроград и, будучи моим старым знакомым, несколько раз приходил ко мне, чтобы выпить чашку чаю и поболтать. Мне было очень интересно услышать его мнение о нашей теперешней ситуации, которая, как он признался, принесла ему много сюрпризов. Во-первых, он сказал, что его пригласили приехать и побеседовать представители его партии, то есть социалисты. «Но ваши идеи отличаются от наших, французских; и когда я оказался рядом со своими предполагаемыми единомышленниками, то обнаружил, что они вовсе не были социалистами, а тем, что мы, французы, называем анархистами и коммунарами». Однако он был весел, оптимистически настроен и настаивал, что будущее нашей страны будет лучше, чем настоящее. Он рассчитывал, что в течение лета нам удастся быстро провести реорганизацию и осуществить последнее решающее усилие, чтобы завершить войну. Однажды он сказал мне, что в правительстве сложились весьма напряженные отношения между Керенским и Милюковым, «которые не имеют ко мне никакого отношения, но очень осложняют мою работу. Поскольку я прислан французским правительством к вашему, то должен действовать через вашего министра иностранных дел Милюкова, но, с другой стороны, мне поручено моей партией осуществить связь с нашими единомышленниками (с Керенским во главе) . А при таких разногласиях я вынужден ждать, скрестив руки на груди, пока они не уладят между собой ряд вопросов, и только тогда смогу что-либо предпринять». Он сказал, что приехал, чтобы на время заменить Палеолога, поскольку последний был слишком тесно связан с царизмом, чтобы приносить теперь пользу.
Я была очень довольна Альбером Тома. Меня глубоко интересовали все его теории и надежды на будущее России, но по окончании весны я больше не видела его. Он оставался в стране до конца лета, много путешествовал и изучал страну в разных аспектах. Перед его отъездом во Францию я узнала, что его мнения сильно переменились: прежде он всегда осуждал нашего императора за плохое обращение и подавление русского народа, теперь же восхищается им за то, что тому удалось мирно управлять страной более двадцати лет.
Свободное копирование
