Русско-японская война - 7

Однажды вечером в 1902 году я оказалась на официаль­ном обеде рядом с высоким человеком с выразительным красивым лицом и довольно длинными седыми волоса­ми, слегка поредевшими на макушке. Особенно поразили меня его величавая осанка и бесстрашный проницательный взгляд. Обед устраивался в посольстве, и вновь назначенный Глава миссии или его секретари, имея довольно туманные представления о правилах русского этикета, рассадили го­стей согласно их происхождению, а не по официальному рангу занимаемых ими должностей.

Некоторые пожилые люди пришли из-за этого в ярость и стали критиковать хозяина, но мой сосед, обращаясь ко мне, с улыбкой сказал:

— До чего же они смешные, не правда ли? Поднимать такой шум по поводу того, где сидеть! Я же со своей сторо­ны должен признаться, что мне доставляет большое удоволь­ствие возможность оказаться в конце стола между двумя молодыми и красивыми женщинами, вместо того чтобы, как всегда, сидеть во главе среди таких же стариков, как я сам. Я благодарен провидению и считаю, что такую систему сле­дует поощрять.

Я была в равной степени рада, поскольку редко имела такого интересного собеседника, как этот. С того вечера началась моя дружба с Плеве (Плеве   Вячеслав Константинович (1846—1904)  — министр внут­ренних дел, убит революционером-террористом.) (ибо это был он, министр внутренних дел), и она продолжалась до его убийства. Я мало знаю о проводимой им политике. Впоследствии слы­шала, что он был ретроградом и стоял за суровые меры, а также его порой обвиняли за многие неверные действия других. Наверное, если бы мы говорили о политике, то наши мнения часто не совпадали бы, но в течение двух-трех сезонов, когда этот занятый человек довольно часто приходил к моему чайному столу прямо из канцелярии или после заседания Кабинета министров, он, насколько я по­мню, никогда не говорил о своей работе.

Будучи болтушкой, я пускалась в детальные описания своего последнего бала или же рассказывала о последних достижениях своего малыша, а он маленькими глотками прихлебывал чай и снисходительно слушал, словно рассказ ребенка о своих играх, при этом его лохматая голова опи­ралась на руку, прикрывавшую глаза. Через час он обычно вставал и уходил со словами: «Спасибо за очень приятный отдых». Я испытывала по отношению к нему острое любо­пытство. Он знал это и никогда не был банальным. Это была странная дружба, ибо Плеве был старше моего отца. Я знала, что его жена довольно приятная пожилая дама (я встречала ее на официальных приемах, и мы обменялись визитами), а однажды он упомянул, что у него есть дочь, намного старше меня, но помимо этого я ничего не знала ни о его домашней жизни, ни о работе. Его патриотизм, казалось, не имел границ, и он выполнял свои нелегкие обязанности невероятно решительно, неуклонно жил со­гласно своим убеждениям и выполнял то, что считал свои­ми обязанностями, не ведая страха и не заботясь о себе.

Наш последний разговор доказывает это его умонастро­ение. Была поздняя весна, и я собиралась через несколько дней уехать в деревню. Плеве пришел попрощаться и ос­тавался до тех пор, пока не ушли один или два других посетителя. Немного помолчав, он поднялся, чтобы произне­сти слова прощания.

—  Жаль, что вы уезжаете, — серьезно сказал он. — Мне очень нравилось время от времени приходить сюда, чтобы провести часок в тишине. Боюсь, что больше не увижу вас.

— Но я вернусь в город осенью, и, надеюсь, вы возоб­новите эту приятную привычку часто заходить ко мне.

—  Если останусь в живых, то, безусловно, буду в числе ваших постоянных посетителей, но те люди, которые счи­тают, что я все делаю неверно, и которые уже пытались недавно меня убить, настойчивее, чем прежде, преследуют меня. Наверное, они скоро до меня доберутся.

—  Но вы же министр внутренних дел, в вашем веде­нии находится полиция. Почему вы не обеспечите свою безопасность? — спросила я.

—  Это выглядело бы не слишком красиво и было бы не­ хорошо, если бы я окружил себя полицией и проявил свой страх, не правда ли? Когда мне нужно что-то сделать, я вы­хожу, как любой другой человек, невзирая на последствия. Боюсь, у меня только один путь — исполнять свои обязан­ности и принимать последствия. Если я исчезну, меня заме­нит кто-нибудь другой. Приятного вам лета, и еще раз спа­сибо!

Он поцеловал мне руку и ушел со своей лохматой льви­ной гривой и поднятой головой, спокойной, как всегда, походкой.

Через несколько недель, кажется в июле (28 (15) июля 1904 года), Плеве отпра­вился в Петергофский дворец, чтобы сделать свой еженедель­ный доклад императору. По дороге к вокзалу в его карету бросили бомбу. Экипаж, кучер, лошади и министр внутрен­них дел — все разлетелось на куски. Я оплакивала трагичес­кую смерть Плеве, ибо знала, что, какой бы ни была его политика, он являлся честным и верным человеком, предан­ным своему императору и стране, и немногие обладали его мужеством, энергией и бескорыстием. Он с готовностью жертвовал личными желаниями ради постоянной службы отечеству и не боялся угрожающей ему опасности, которую всегда осознавал. Он был первым пожилым мужчиной, с которым я часто встречалась после своего замужества, и ка­зался мне одним из лучших в группе заблуждающихся край­не реакционных чиновников старой России.