Однажды вечером ко мне пришла Лои Фуллер. Конечно, я ей протанцевала и изложила свои взгляды, как делала перед каждым и, мне кажется, сделала бы даже перед водопроводчиком, если бы он ко мне зашел. Лои Фуллер выразила свое восхищение и, сообщив, что завтра уезжает в Берлин, предложила мне туда за ней последовать. Она была не только сама замечательной артисткой, но и импресарио Сада Якко, перед искусством которой я так благоговела. Она предложила мне выступать вместе с Сада Якко в Германии, на что я с радостью согласилась. Таким образом, было решено, что я присоединюсь к Лои Фуллер в Берлине.
В день моего отъезда Андрэ Бонье зашел со мной проститься. Мы в последний раз совершили паломничество к собору Парижской Богоматери, а потом он меня проводил на вокзал. На прощание он меня поцеловал со своей обычной сдержанностью, но мне показалось, что под стеклами его очков мелькнуло выражение тоски.
В Берлине я поехала в гостиницу "Бристоль", где в великолепном помещении нашла Лои Фуллер, окруженная своей свитой. Около десятка красивых молодых девушек толпились вокруг артистки и попеременно целовали ее и гладили ей руки. В нашем простом быту мать редко ласкала нас, хотя, конечно, горячо любила, и поэтому я была поражена при виде такого преувеличенного выражения привязанности. Тут царствовала теплота, которой я еще нигде не встречала.
Доброта Лои Фуллер не имела пределов. Она позвонила и заказала такой роскошный обед, что я даже не представляла себе, сколько он может стоить. Ей предстояло в тот же вечер выступать в "Винтергартене", но, глядя на нее, я недоумевала, как она появится перед публикой, до того сильные страдания причиняли ей боли в спине. Ее очаровательная свита время от времени приносила мешки со льдом, которые клались между спиной артистки и спинкой стула. "Еще один мешочек, душечка, - говорила она, - это действительно успокаивает боль".
Вечером мы все сидели в ложе и смотрели, как танцует Лои Фуллер. Неужели порхавшее перед нами ослепительное видение было той бедной больной, которую мы видели несколькими минутами раньше? Я вернулась в гостиницу, ослепленная и захваченная этой удивительной артисткой.
На следующее утро я в первый раз отправилась осматривать Берлин. Вначале на меня, уже мечтавшую о Греции и греческом искусстве, архитектура Берлина произвела минутное впечатление.
- Ведь это Греция! - воскликнула я.
Но, присмотревшись поближе, я поняла, что Берлин на Грецию не похож. Это был северный оттиск Греции. Эти колонны не были дорическими колоннами, возносящимися к небесам олимпийской синевы. Нет, эти колонны созданы германским педантическим, научно-археологическим пониманием Греции. И когда я увидела императорско-королевскую гвардию, выходящую гусиным шагом из-под дорических колонн Потсдамской площади, я вернулась домой в "Бристоль" и сказала: "Принесите мне стакан пива. Я устала".
Свободное копирование
