Полонский. Дневник - 2

[1] Щеголев Павел Елисеевич (1877 — 1931) — литературовед, пушкинист (автор книги «Дуэль и смерть Пушкина»), историк освободительного движения, редактор журнала «Былое».

[2] Стеклов(Нахамкис) Юрий Михайлович (1873 — 1941; погиб в лагере) — политический и государственный деятель, историк, публицист. В 1917 году член Исполкома Петро-градского совета. Редактировал газету «Известия». В 1934 — 1935 годах публиковал собрание сочинений и писем Бакунина. Его богатый архив, конфискованный при аресте, исчез бесследно; запросы в КГБ, предпринятые сыном Стеклова и историком Н. М. Пирумовой в конце 70 — начале 80-х годов, результатов не дали. О столкновении Стеклова и Д. Б. Рязанова с Полонским на «бакунинской почве» см. в предисловии.

[3] Корнилов Александр Александрович (1862 — 1925) — историк, до революции один из лидеров кадетской партии. Автор книг «Молодые годы Михаила Бакунина. Из истории русского романтизма» (М., 1915) и «Годы странствий Михаила Бакунина» (Л., 1925). В рецензии на последнюю Полонский писал: «Появление в печати этой книги является приятной неожиданностью. Материал, ее составивший, оказывается не чем иным, как премухин-ским <так!> архивом, который мы считали погибшим. Драгоценнейшие документы спокойнейшим образом хранились у А. А. Корнилова, который, оказывается, так крепко умел держать секреты, что в заметке своей в «Вопросах ленинизма» в 1921 г., посвященной «Исповеди» Бакунина, ни намеком не обмолвился о том, что в распоряжении его находятся подлинные письма Бакунина, имеющие самое близкое отношение к этому сенсационному документу» («Печать и революция», 1925, № 5/6, стр. 408).

[4] Прямухинский архив М. А. Бакунина (по названию имения семьи Бакуниных Прямухино в Тверской области) как цельное собрание не сохранился. Н. М. Пирумова в 70 — 80-е годы выясняла его судьбу. Часть архива оказалась в Москве, часть в Ленинграде, часть в Твери, но далеко не все удалось найти: исчезли, например, дневники участника гарибальдийских походов Александра Бакунина. Об исчезновении бумаг Ю. Стек-лова после- его ареста говорилось выше. Найденное с помощью Натальи Михайловны составило основу бакунинской коллекции Тверского государственного музея (впервые экспонировалась в 1987 году), а также послужило основой для открывшегося в 2003 году Музея Бакуниных в Прямухине.

[5] Неттлау Макс (1866 — 1944) — немецкий историк и теоретик анархизма. Речь идет о его труде «Жизнь и деятельность Михаила Бакунина» — трехтомной литографированной рукописи. Как писал Д. Б. Рязанов, «все еще остающаяся для наших бакуниноведов книгой за семью печатями монументальная монография Неттлау импонирует так сильно всякому компетентному читателю именно потому, что в ней содержится колоссальный исследовательский труд — тысячи примечаний и масса совершенно новых материалов, извлеченных впервые из частных архивов и бесчисленных периодических изданий. При тех странностях, которые отличают этого беззаветно преданного своей идее ученого чудака, мы вряд ли когда-нибудь получим возможность познакомиться с подлинными документами, которые он использовал для своей работы. Для науки они существуют только в тех копиях, которые он собственноручно сделал в своем литографированном труде» («Летописи марксизма», 1929, № 7, стр. 18). Не следует путать фундаментальную монографию Неттлау с его одноименной популярной брошюрой, выпущенной в 1920 году анархистским издательством «Голос труда».

[6] На деле в СССР имелось три экземпляра книги Неттлау. Кроме экземпляра Публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде еще по одному — в Институте Маркса и Энгельса и в московском Музее Кропоткина. Стеклов писал в Комиссию историков-марксистов:«Узнав в 1923 г., что существует такая интересная книга о Бакунине, как рукопись Неттлау, и готовясь уже выпустить большую «исследовательскую» работу о Бакунине, В. Полонский решил… не изучать всерьез Неттлау, о нет, а только взглянуть на него для того, чтобы, во-первых, на всякий случай заткнуть глотку тем зложелателям, которые сразу увидят, что с Неттлау он не знаком, а во-вторых, получить возможность в своей «большой» работе хоть разочек сослаться на Неттлау. Я охотно пошел ему навстречу. Не имея права по условию с Наркомпросом передавать эту рукопись, данную мне под расписку кому-либо другому, я избрал такой путь, который единственно был при этом возможен: я перенес рукопись в редакцию «Известий», которою тогда ведал, и оставил рукопись там на ответственного секретаря редакции. Последний должен был всякий раз, когда того пожелает Полон-ский, предоставлять ему рукопись и помещение, в котором он мог бы рабо-тать. Это было установлено с согласия Полонского, тогда рассыпавшегося в благодарностях.

Вяч. Полонский добился своего: он получил возможность сделать одну ссылку на рукопись Неттлау. После чего он работу эту забросил.

Сказать откровенно, я видел, что Полонский не будет работать над Неттлау. Но что он так быстро испугается бездны премудрости, даже я не ожидал. Теперь он, продолжая ту же тактику напускания тумана, пытается уверить комиссию, будто «в продолжение довольно долгого времени ежедневно в свободные от работы часы — между 4 и 8 часами вечера — с лупой в руках изучал рукопись в секретарской комнате редакции». Но спрошенный мною недавно по этому поводу тогдашний секретарь редакции сообщил мне, что Полонский заходил в редакцию так раза три-четыре, да и то на 1 — 1 ¹/₂часа. Что последнее более отвечает прозаической действительности, видно и из того, что больше цитат из Неттлау в книге Полонского нет (если мне не изменяет память). А уж он набрал бы цитаток, если бы действительно поработал над рукописью.

Словом, он позорно сбежал, увидев, что это за «гранит науки» — рукопись Неттлау. И если в предисловии к своей книге он в 1925 г. счел долгом выразить мне благодарность за предоставление ему возможности ознакомиться с рукописью Неттлау, то и это было сделано лишь для того, чтобы ввести в заблуждение читателей и внушить им мысль, будто Вяч. Полонский действительно «проработал», выражаясь его стилем, эту рукопись, три тома которой он даже не перелистал. В этом смысле он прав, когда сейчас уверяет, что к этому выражению благодарности надлежит относиться только иронически. Конечно, у Вяч. Полонского умысел другой тут был: показать, что «и мы Неттлау читали»; для этого он пошел даже на такой шаг, как выражение благодарности собрату по перу за проявленную по отношению к нему любезность. Говоря словами Ривароля, он для достижения своей цели готов даже на честный поступок.

Я в печати никогда не говорил о «внелитературных» мотивах, двигавших Полонским. Я и сейчас могу о них только догадываться, поскольку они касаются не его одного. Лично он руководится злобой за разоблачение его легкомыслия и невежества и страхом, что эти обличения станут достоянием широкой публики, перед которой он парадирует в качестве ученого исследователя. Поэтому он силится опорочить тех людей, которые по чисто литературным и научным мотивам разоблачают его ненаучность. Эта задача облегчается для него тем странным обстоятельством, что, при всей незначительности своего умственного багажа, этот человек какими-то судьбами держит или недавно держал в своих руках чуть ли не главные органы советской журналистики (редактор «Красного архива», «Историка-марксиста», «Печати и революции», «Нового мира», «Красной нови», литературно-филологического отдела Большой Советской энциклопедии и пр.). Что свою досаду Вяч. Полонский изливает в форме личных клевет, инсинуаций, брани и т. п., это, вероятно, объясняется преимущественно его индивидуальными особенностями, а отчасти, быть может, уверенностью в безнаказанности» (НИОР РГБ, ф. 384, карт. 7, д. 11, л. 101, 104).

[7] Имеются в виду письма, опубликованные А. А. Корниловым в книге «Годы странствий Михаила Бакунина». Ионов (Бернштейн) Илья Ионович (1887 — 1942; умер в лагере) — бывший политкаторжанин, поэт, крупный издательский деятель, заведовал ленинградским отделением ГИЗа, где вышла книга Корнилова.

[8] Речь идет о драматурге Чижевском Дмитрии Федотовиче (1885 — 1951). В кругу коллег он считался «ходячим анекдотом», что отразилось в следующей эпиграмме Арго: «Средь анекдотов, бойких, как бичи, / Есть анекдот торжественный и веский, / Который начинается на «Чи» — / Чижевский» (РГАЛИ, ф. 1784, оп. 1, д. 46, л. 2). Два таких анекдота сохранились в собрании театральных баек конферансье А. Менделевича: «Драматург М. А. Булгаков как-то читал во МХАТе свою пьесу «Мольер». На чтении было несколько приглашенных драматургов. В пьесе Мольер все время назывался «maоtre». После чтения началось обсуждение. Один из драматургов, Чижевский, сказал: «У меня никаких замечаний нет, кроме одного: во времена Мольера, насколько мне помнится, метров не было»». «Этот же драматург, когда критиковали его новую пьесу, сказал на обсуждении: «Вот вы говорите, что пьеса плохая, но совершенно не принимаете во внимание, в каких условиях я пишу. У меня очень плохие бытовые условия. Дайте мне Ясную Поляну, и я буду писать, как Лев Толстой!»» (Менделевич А. А.Из воспоминаний старого москвича. — «Новое литературное обозрение», № 22 (1997), стр. 407).

[9] См.: Обручев Сергей. Островский и Чижевский. — «Печать и революция», 1924, № 3, стр. 131 — 135. В статье показано, что пьеса Чижевского «Сиволапинская коммуна» вплоть до мелких словечек и деталей повторяет сюжет пьесы А. Н. Островского «Свои люди — сочтемся».

[10] Красноглядов — неустановленное лицо*.

*(Комментарий 24.08.2017г. в Фейсбуке от правнука Красноглядова, Вениамина Сапожникова: Касательно Красноглядова, к которому заехал Полонский. Михаил Иванович Красноглядов - мой прадед. Нелестно отозвался о нём Полонский.

На самом деле, история ещё более интересна, чем он пишет. Михаил Иванович Красноглядов, по воспоминаниям тех, кто его знал, был добрым и порядочным человеком, любившим книги и шахматы. К сожалению, его не стало в 37-м году... Соседка написала донос, о чём не преминула ему рассказать. М. И. привёл в порядок все свои дела, рассказал своей восемнадцатилетней дочери о том, кому остался должен, неожиданно нашёл в доме брошюру Троцкого (её явно подкинули, потому что М. И, не читал такого), а потом послал телеграмму жене, которая была в другом городе. Та приехала первым же поездом. Они прожили вместе пару недель за городом (М. И. взял отпуск). Потом они вернулись в Москву. Жили в ожидании ареста, пока Михаил Иванович... не попал в больницу, где через некоторое время очень быстро умер. Его жена, та самая "курсистка", больше не выходила замуж и прожила долгую жизнь. Была очень умной и хорошо образованной женщиной. Характер у неё, был, может быть, и не простой, но ни одного непорядочного поступка за ней не известно.)

[11] Крыленко Николай Васильевич (1885 — 1938; расстрелян) — советский политический деятель, с 1928 года — прокурор РСФСР