14 января, четверг. Сразу записываю разговор с Абдуллой, замом Пондишери. Он говорит о том, что за последние два года в афганской литературе угас традиционный интерес к стихотворениям и рассказу. И тут же он начал фантазировать о семинаре современного романа. Мечтает сопоставить "Тихий Дон" и "Сто лет одиночества".
Днем до обеда ездили смотреть дворец Бабура. Это мне напомнило Генералиду под Кордовой. Как,наверное, ни один памятник в мире, он теперь обсажен жилыми районами. Над дворцовым садом гнездится, возносясь все выше и выше, саманный самострой и так же, уступами, террасами, спускается к реке.
В сад Бабура, говорят, можно было раньше съездить всегда, но теперь уже не пробиться. На крыше павильона, фланкирующего ворота, лежат мешки с землей. Два-три года назад здесь еще была свободная территория. Ощущение некоторого, как раньше во Вьетнаме, стыда: в воюющей стране занимаюсь изысканными культурологическими сопоставлениями. Когда стыдно и со вкусом обедаю, воспоминаю всеобщую нищету.
Я все чаще и чаще думаю об этом "грязном" азиатском противнике. Я насчитал 16 колонн у входа во дворец. Девять на языке дари уже означает "множество". Правда, у шаха Аббаса был дворец с двадцатью колоннами, но дворец стоял на острове, и там было еще 20 строений, большой парк, террасы, вид на Кабул.
На обратном пути издалека видели другой дворец. Здесь сейчас помещается штаб 40-й армии -- ассоциация с таким же многоэтажным зданием -- штабом Квантунской армии. И еще один поблизости -- дворец Афганской армии. Кстати, в первом при всех режимах был штаб военного корпуса. А что касается ассоциаций, они смутно диктуются целями. У себя спрашиваю: имперские завоеватели или поиск геополитического порядка
Лавки, люди на корточках -- это все мусульманский мир.
Сейчас в Афганистане комиссия, члены которой пытаются отобрать двух афганцев-ребят для космоса. Оказывается, это сделать очень трудно: плохое здоровье -- недостаточное питание, много туберкулеза. Жизнь на свежем воздухе.
На карте все ближе Герат, Исфагань, Темран. Но хотят ли во всем мире, чтобы было так, как в Иране
Вечером долго говорили с Пондишери и гуляли с Верой Борисовной.
Около 17 часов позвонил Лещинский -- моя поездка в Герат отменяется: нелетная погода. Напрасно музыка играла.
Нужно обязательно узнать биографию Пондишери. Во дворце Бабура я разорвал на ленточки носовой платок и привязал на ветку самой старой чинары (дупло ее заложено кирпичами) -- задумал желание когда-нибудь вернуться сюда обычным туристом, без сопровождающих пошляться на базаре и съездить, купив билет на автобус, в Герат. О, люди будущего!
Весь вечер ходили вокруг гостиницы и разговаривали с Верой Борисовной. Она практически знает всех. По мере того как я буду вспоминать, начну записывать ее рассказы. Ее отношения с Лонком. Бабрак Лонка не любил (в свое время Амин заставил того написать статью против Бабрака), и поэтому все время Лонк старался уезжать в провинцию. У самой Веры Борисовны здесь служил сын -- Олег. Как мать она все время проговаривалась о его прошлом. Постепенно я узнал, как она с ним здесь впервые увиделась: по приказу гл. военного советника парня отпустили из части на три дня для встречи с матерью: его переодели, кто-то из делегации дал костюм, рубашку, белые трусы. Тогда-то он и узнал "дядю Лонка". У Лонка четыре сына. Обычно, когда он уезжал из своей южной, очень опасной зоны, он, чтобы не было никаких разговоров, всегда оставлял сына. И вот Олег сидит в казарме, пьет чай. "Михайлов, на выход!" Идет дядя Лонк, он-то знал, что надо молодому солдату: блок "Маrlboro", четыре пары шерстяных носков: время к осени.
Рассказ Веры Борисовны, как Олега вызывали в Кабул: "Лейтенант, ты как со мной приехал, так же и уезжай" Потом ситуация изменилась, сын Лонка в Москве. И он очень переживал, что Олег в Афганистане, встретил Веру с облегчением. Интервью с Пандишери: 650 членов Союза. Кроме того, Ассоциация молодых писателей, в нее входят писатели до 25 лет. В Союз -- с 25 лет. Я так и сказал: глупость. 150 человек военных, в газетах и учебных заведениях.
Прозаиков не больше 10 человек. Он не очень понимает значение художественного уровня. При всем уважении к П. Союз не смог отобрать и одного стихотворения для перевода.
В Ревсовете часто люди стоят по разные стороны баррикад.
Свободное копирование
