"Иллюстрированная Россия", еженедельник Миронова, дает ежегодный бал с танцами до утра.
Ни пройти, ни протесниться. Толпы несметные.
Туалеты не от Ляминой, а от самих себя, но всё же умопомрачительные.
В программе всё, что полагается:
Песня индийского гостя из оперы "Садко". Половецкие пляски.
Плевицкая в кокошнике, поет, закрыв глаза:
"Замело тебя снегом, Россия!.."
Зал неистовствует.
Лакей в ливрее несет букет белых роз, перевязанных атласной лентой.
Не хватает только кареты, чтоб выпрячь лошадей и везти любимицу собственными силами.
Через несколько лет за женой генерала Скоблина приедет карета из тюрьмы Сэн-Лазар, кокошник будет снят, и удалую жизнь свою любимица, простоволосая и в арестантском халате, кончит в одиночной камере.
Похищение генерала Миллера, председателя Воинского союза, останется государственной тайной, предателей, на случай внезапного раскаяния, расстреляют, мавр сделал свое дело, мавра - к стенке.
В неведении будущего бал продолжается.
В центре программы - конкурс красавиц, выборы королевы русской колонии.
Вспышки магния, радость родителей, и светлая вера в то, что наступит же некогда день и погибнет высокая Троя, и возрожденная Россия соединится с Иллюстрированной, и танцы будут длиться всю ночь, до самой зари, до утра.
При особом мнении остаются основатели другого еженедельника, где никаких иллюстраций, никаких обывателей, никаких мещан, одни скифы:
- Карсавин, Трубецкой, Святополк-Мирский, Вернадский, одержимый В. Н. Ильин и человек с актерской фамилией Малевский-Малевич.
В подзаголовке никаких точек с запятыми, никаких многоточий, ничего недоговоренного.
"Россия нашего времени вершит судьбы Европы и Азии.
Она, шестая часть света, Евразия - узел и начало новой мировой культуры.
Возврата к прошлому нет.
И то, что совершено революцией - неизгладимо и неустранимо".
Вдохновленные строки Блока обрамляют евразийскую прозу, после чего никаких надежд на продолжительный отдых не остается.
Летит, летит степная кобылица
И мнёт ковыль...
Тираж, однако, небольшой. Жития еженедельнику несколько месяцев. Надгробных речей никаких.
Если не считать непочтительных стихов, посвященным парижским скифам.
Уже у стен священного Геджаса
Гудит тимпан.
И всё желтее делается раса
У египтян.
Паломники, бредущие из Мекки.
Упали ниц.
Верхом садятся тёмные узбеки
На кобылиц.
Плен пирамид покинувшие мумьи
Глядят с тоской.
И скачет в мыле, в пене, и в безумьи
Князь Трубецкой.
И вот уже, развенчан, но державен,
К своей звезде
Стремится Лев Платонович Карсавин
Весь в бороде...
На следующий день Карсавин звонил в "Последние новости", восхищался, хвалил, благодарил, но упрекнул в поэтической вольности:
- Вы мне прицепили бороду, а я бреюсь безопасной бритвой, и совершенно начисто...
- Хотите опровержение? Тем же шрифтом и на том же месте?..
- Нет, ради Бога, не надо!..
На этом отношения с Евразией благополучно окончились.
Остальное - дело Истории.
Которая, как всегда, вынесет свой беспристрастный приговор.
Свободное копирование
