Константинопольское житие было недолгим.
Встретили Койранского, обрадовались, наперебой другу друга расспрашивали, вспоминали:
- Дом Перцова, Чистые Пруды, Большую Молчановку, Москву, бывшее, прошлое, недавнее, стародавнее.
Накупили предметов первой необходимости - розового масла в замысловатой склянке, какую-то чудовищную трубку с длинным чубуком, и замечательные сандаловые четки.
Поклонились Ай-Софии, съездили на Принцевы острова, посетили Порай-Хлебовского, бывшего советника русского посольства, который долго рассказывал про Чарыкова, наводившего панику на Блистательную Порту.
- Как что, так сейчас приказывает запречь свою знаменитую четверку серых в яблоках, и мчится прямо к Аблул-Гамиду, без всяких церемоний и протоколов.
У султана уже и подбородок трясется, и глаза на лоб вылезают, а Чарыков всё не успокаивается, - пока не подпишешь, не уйду! А не подпишешь, весь твой Ильдыз-Киоск с броненосцев разнесу!..
Ну, конечно, тот на всё, что угодно, соглашается; Чарыков, торжествуя возвращается в посольство.
А через неделю-другую, новый армянский погром, и греческая резня.
Но престиж... огромный!
И Порай-Хлебовский только вздыхает, и усердно советует ехать дальше, - ибо тут, в этом проклятом логовище, устроиться нельзя, немыслимо.
...Пересадка кончилась, сандаловыми четками жив не будешь.
Как говорят турки: йок! - и всё становится ясно и понятно.
Константинополь - йок; вплавь, через Геллеспонт, как лорд Байрон, мы не собираемся; стало быть прямым рейсом до Марселя на игрушечном пароходике компании Пакэ, а оттуда в Париж, без планов, без программ, но по четвертому классу.
Свободное копирование
