Поезд уходил с Брестского вокзала. До станции Орши, где начинается Европа:
- Немецкая вотчина. Украинское гетманство.
Вдоль вагонов шныряют какие-то наймиты, синие очки, наспех наклеенные бороды.
До совершенства еще не дошли. Дойдут.
В салон-вагоне турецкий посланник со свитой; обер-лейтенант с красной лакированной сумкой через плечо,- дипломатический курьер германского посольства в Денежном переулке; и весело настроенные румынские музыканты, отпиликавшие свой репертуар в закрывшихся ресторанах.
Вокруг - необычайная, сдержанная, придавленная страхом суета.
Третий звонок.
Милые глаза, затуманенные слезой.
Опять Отрыв. И снова Отказ. От самих себя. И друг от друга.
И под стук колес, в душе, в уме - певучие, не спетые, несказанные слова:
Шаль с узорною каймою
На груди узлом стяни...
Игорь Кистяковский, московская знаменитость, а теперь гетманский министр внутренних дел, еженедельно вызывает Василевского для объяснений и внушений.
Василевский нисколько не смущается и говорит: - Вы, Игорь Александрович, дошли до министерства, мы до "Чортовой перечницы". Разница только в том, что у нас успех, а у вас никакого...
Кистяковский куксится, но всё это не надолго.
Скоро придет Петлюра.
"Время изменится, всё переменится".
Скоропадского увезут в Берлин, министры сами разъедутся, немцы после отречения Вильгельма вернутся восвояси, а столичные печенеги и половцы кинутся на станцию Бирзулу.
По одну сторону станции будут стоять петлюровцы, по другую французские зуавы и греческие гоплиты в гетрах.
Из Москвы придет телеграмма о покушении на Ленина.
Советский террор достигнет пароксизма.
Дору Каплан повесят и забудут.
Забудут не только в Кремле и на Лубянке, но и в зарубежных "Асториях" и "Мажестиках".
Дело не в подвиге, а дело в консонансах...
Шарлотта Кордэ - это музыкально. Дора Каплан - убого и прозаично.
Свидетели истории избалованы. Элите нужен блеск и звук.
На жертву, на подвиг, на тяжелый кольт в худенькой руке - ей наплевать.
... Перед киевским разъездом будет недолгое интермеццо.
Хома Брут покажется ангелом во плоти.
Архангелы Петлюры стесняться не будут.
Ни Бабефа, ни Прудона. Грабеж среди бела дня, в самостийном порядке.
Убивать на месте, но убивая орать - хай живе!..
Остальное - дело Истории, "Которая вынесет свой властный приговор".
Вместо Кистяковского - Саликовский.
Тот самый. Александр Фомич. Старый журналист, редактор "Приазовского Края".
Из Ростова-на-Дону в первопрестольный Киев, из радикального либерализма в зоологическую гущу.
Пришли к нему целой депутацией, ходатайствовали, убеждали:
- Как же так, Александр Фомич? У вас свобода печати, а вы закрываете, штрафуете, грозите казнями египетскими...
Ответ краткий:
- По-российску не баю. По-москальску не розумию...
Опять сматывать удочки. В Бирзулу, так в Бирзулу. К чорту на рога, куда угодно.
Перед отъездом, в одной из обреченных газет - последний привет, последнее четверостишие:
Не негодуя, не кляня,
Одно лишь слово! Но простое!
- Пусть будет чуден без меня
И Днепр, и многое другое...
Свободное копирование
