А потом, в одно прекрасное утро, - всё значительное всегда происходит в одно прекрасное утро, - на уроке геометрии, на так называемой Камчатке, то есть там, на самых последних партах, когда безрадостный и одутловатый учитель Кирьяков рисовал мелом на черной доске бесконечные свои гипотенузы, открылся нам новый мир... 
Надо ли пояснять, что было нам тринадцать лет, а книга называлась только и всего, что Анна Каренина! 
От Квазимодо к Вронскому, и от Эсмеральды к Китти дистанция была огромного размера. 
Да что дистанция! Пропасть самая настоящая... И перескочить её так, здорово живёшь, одним молодцеватым и бесшабашным прыжком и думать было нечего. Боль и жалость, смятение и восторг. Всё в этом мире оказалось сложнее и огромнее. А помочь и растолковать тоже некому. Потому что открыться никому нельзя. Заорут. Забодают. И кто тебе, щенок и оболтус, позволил Анну Каренину читать?!.. 
Изволь, объясняйся с ними! 
Все равно не поймут. 
А в голове и в сердце, и во всём существе - только и чуешь, что свист паровоза и грохот товарного поезда. 
"И свеча жизни, при которой"... 
Ну как же все это разложить, и на какие полочки?! 
Так оно комком в горле и застряло. 
 
И, может быть, и к лучшему.