Русско-японская война дала новый материал и новый интерес для разговоров и раздумий в нашей семье. Мы, дети, были потрясены неудачами русской армии и флота, негодовали по поводу коварного нападения японцев и надеялись, что в 1905 году, «когда Куропаткин, наконец, получит подкрепления», русские одержат верх. Бабушка и мама качали головой и говорили, что война принесет большие изменения в стране. Мы мечтали, что появится новый Суворов, который принесет победу. Однако поражения 1905 года – сдача Порт-Артура, Ляоян, Мукден и Цусима – наполнили наши души отчаянием и безнадежностью.
Зима и лето 1904-1905 годов были последним годом нашей детской вольницы. Мы готовились к экзаменам в гимназию. «Тетя Вера» Короткевич готовила нас по русскому языку и арифметике, мама и бабушка просвещали нас по Закону Божьему.
Много споров и сомнений вызвал вопрос о том, куда держать экзамен. В Конотопе в 1904-1905 годах мужской гимназии не было. Только что открывшееся Конотопское коммерческое училище было признано тупиком, из которого в будущем нет выхода ни в университет, ни в технические институты. Послать нас, девятилетних сорванцов, в Новгород-Северск или в Городню, где были гимназии, мама и бабушка не решались. Наконец после больших колебаний и сомнений бабушка решила переехать на жительство в Киев, снять там квартиру и жить вместе с нами. В это же время мама решила вторично выйти замуж и дать нам твердую мужскую руку, чтобы продолжать нас воспитывать в достаточной строгости. На семейном совете было решено, что мы будем держать экзамен в лучшую казенную гимназию в Киеве – Киевскую первую гимназию, основанную императором Александром I в 1811 году. Конкурсные вступительные экзамены туда считались трудными.
В начале августа 1905 года мама и бабушка повезли нас в Киев. Остановились мы в старенькой гостинице на Бессарабке. Через два дня мама отвела нас в Киевскую первую гимназию, большое желтое трехэтажное здание на Бибиковском бульваре, против Николаевского парка. Вместе с Фундуклеевской женской гимназией и огромным садом оно занимало целый квартал. Шум и гам голосов в гимназии были далеко слышны на улице, но они не испугали ни меня, ни брата. Мы и сами были горластыми.
Нас в классе встретили три-четыре десятка мальчишек примерно одного с нами возраста. Мы сели за парту. Вошел полный учитель в синем мундире и начал диктовать о мужике, который съел сначала один, а потом другой калач, но остался голоден. Тогда он съел хлеба и стал сыт.
Для нас диктант оказался легким. Но на следующий день мы узнали, что нам поставили по четверке – как оказалось, не за ошибки, а за кляксы и помарки. Зато в чтении отрывков из хрестоматии мы были на высоте. Сказалась наша любовь к чтению русских писателей-классиков. Свободный рассказ, развитый язык, понимание прочитанного – все это выделило нас из экзаменующихся, большинство которых, даже читая без ошибок тексты, читали их очень по-детски и запинаясь. Мы получили по пятерке и были особо отмечены экзаменаторами.
На следующий день был экзамен по арифметике – письменный и устный. Задача оказалась настолько легкой, что не успел экзаменатор закончить диктовать условие задачи и примеры, как я уже громко крикнул решение. «Зачем вы сказали», – раздраженно воскликнул математик, и мне было сделано первое в жизни предупреждение о том, что я могу быть изгнанным из гимназии, не поступив в нее. Устный счет прошел вполне благополучно.
На третий день батюшка спрашивал молитвы. Мы читали их хорошо, с пониманием смысла и с выражением.
В общем, на приемных экзаменах мы получили «пять», «пять» и «четыре» и были приняты одними из первых.
С великим торжеством мы вернулись в Конотоп. Мама и бабушка, не ждавшие столь блестящих успехов, были довольны, но хвалили нас крайне скупо и сдержанно, чтобы мы не зазнавались. Наша учительница «тетя Вера» ликовала. Мы с братом ничуть не страшились предстоящего учения. В гимназии мы видели, прежде всего, место будущих игр и развлечений в большой и веселой компании сверстников.
