Итак, с 1 сентября 1939 года, с началом учебы в техникуме в моей жизни наступил новый период.
Ростовский Индустриальный техникум - «РИТ» - старейшее на Дону специализированное учебное заведение, созданное «По высочайшему повелению» в 1900 году, сохраняло многие традиции прежних времен. Благодаря организации учебного процесса по принципам, принятым в ВУЗ’ах, основанной на самостоятельности учащихся и доверии к ним, в учебных группах формировался совершенно иной, чем в школе, психологический климат: более дружественный, товарищеский. В группе, помимо тех, кто, как и я, поступил в техникум после окончания семилетки, было много, около половины, учащихся, пришедших после нескольких лет, проведенных на производстве, живущих самостоятельно от родственников в общежитии. Как на предприятиях, в техникуме существовали выборный профком, активно участвовавший в управлении и решении вопросов, связанных с выделением стипендий, мест в общежитии, касса взаимопомощи, где можно было «подзанять» до стипендии. Отношение преподавателей к студентам (так назывались учащиеся техникума) было уважительное независимо от возраста (обращение только на «Вы»). Естественно, никаких дневников, в которых требовались подписи родителей, не существовало.
Техникум обладал прекрасной учебно-производственной базой - мастерскими, в состав которых входили механические цеха с токарными, фрезерными, строгальными, револьверными станками, кузнечно-прессовый цех с горнами и паровым механическим молотом, литейка с вагранкой и формовочным цехом, сварочный цех.
Несколько отступив от повествования, расскажу любопытную деталь.
На улице Красноармейской, так она тогда называлась, может быть теперь она и переименована, напротив входа в техникум находился бульвар, на котором расположился цирк «Шапито». В нем наши старшекурсники подрабатывали в качестве уборщиков, по уходу за животными. Выступала в цирке конно-спортивная группа под руководством артиста, называвшего себя Султан-бек Туганов. Я «по блату» иногда посещал цирк, и мне запомнились выступления конников. В 1941 году эта конная группа в полном составе была зачислена в кавалерийскую группу полковника Доватора, Туганов стал командиром эскадрона. В дальнейшем, после образования 2-го гвардейского кавалерийского корпуса на базе коллектива цирковых артистов образовался ансамбль песни и пляски, существовавший до конца войны. В составе ансамбля выступала Л.А. Русланова. При штабе корпуса артисты ансамбля выполняли «по совместительству» обязанности комендантского эскадрона.
Однако, возвращаюсь к прерванному повествованию.
В техникуме уже с первого курса начиналась учебная практика, навыки которой сохранились у меня на много лет.
И если прежде в школу я ходил, как по необходимости, то в техникум - с удовольствием.
С благодарностью вспоминаю преподавателя черчения и начертательной геометрии. Благодаря его требовательности и дотошности (он особое внимание уделял, казалось бы, незначительным мелочам - как подбирать и затачивать карандаши, какие покупать линейки и угольники, как выбирать и как располагать на столе ватман, как очищать чертеж от графитной пыли и т.п.), я научился чертить и читать чертежи, что так-же в дальнейшем сослужило мне важную службу.
Получая небольшую стипендию (37 руб), я, отдавая ее тете, все же «отстегивал» 1-2 рубля: наконец-то я получил возможность, встречаясь с девушкой, хотя бы изредка угостить ее мороженым или пригласить в кино. На втором курсе я стал подрабатывать, получая заказы в учебной части техникума на вычерчивание иллюстрационных схем и плакатов. Это позволило мне, отдавая заработок тете, также утаивать некоторую часть на карманные расходы.
В 1975 году я приезжал в Ростов, чтобы принять участие в праздновании 75-летия техникума, который к тому времени превратился в радиотехникум. Однако, руководство техникума сохранило преемственность учебного учреждения и на выставке, посвященной его истории, были представлены все исторические этапы его существования. Здание техникума было частично разрушено во время войны, учебно-производственные мастерские отсутствовали. Но центральная часть здания со знакомыми мне аудиториями, сохранившими свой первоначальный вид, осталась такой, какой была во времена моей учебы. Из числа преподавателей техникума я встретил только двоих, но некоторые из числа бывших технических работников – женщины, работавшие при мне в столовой, в мастерских, уборщицы, продолжали еще трудиться. К сожалению, состояние здоровья не позволило мне приехать в Ростов, чтобы участвовать в 100-летнем юбилее его существования.
Годы учебы в техникуме, пребывание в коллективе его учащихся и преподавателей, с которым пришлось пройти многие испытания первых двух лет войны, оставили глубокий след в моей памяти и судьбе.
* * *
В первый же день занятий на второй паре учебных часов преподаватель сообщил нам о том, что только что было передано по радио срочное сообщение: Германия напала на Польшу, Англия и Франция объявили войну Германии. Это значит, что началась большая война. Мы в то время не могли себе представить, насколько БОЛЬШОЙ окажется эта война.
Нападение на Польшу не было неожиданным. Угрозы Польше со стороны Германии звучали уже давно. Газеты сообщали о концентрации германских войск вблизи польской границы, в Данциге (Гданьск – называется он теперь), имевшем статус «вольного» демилитаризованного города, появились во множестве немецкие туристы, внешний вид которых не оставлял сомнения в том, что это – переодетые в штатское военнослужащие вермахта. В памяти сохранились фамилии польских деятелей Бека – министра иностранных дел, «мотавшегося» между Варшавой, Лондоном и Парижем, в попытках найти защиту против усиливавшегося с каждым днем давления Германии с требованиями пересмотра границ «Польского коридора», обеспечивавшего Польше выход к Балтийскому морю и отделявшему от Германии Восточную Пруссию, Рыдз-Смиглы – военного министра.
Далее время и события понеслись с невиданной скоростью.
Не ожидая окончательного разгрома Польши, которая не могла противостоять мощи Германии, наши войска вступили на ее территорию под лозунгом присоединения западных областей Украины и Белоруссии и освобождения от капиталистического рабства их народов. К этому времени я, в значительной степени под влиянием моего друга Олега, в каждом официальном сообщении пытался найти скрытый смысл. И здесь мне представилось, что в действительности оккупация восточной части Польши диктовалась необходимостью отодвинуть линию соприкосновения с Германией от наших границ в преддверии неизбежного будущего столкновения.
Что на самом деле происходило на присоединенных западных территориях не было известно, приезжавшие оттуда военные хранили молчание, говорили, что рассказывать подробности им строжайше запрещено. Газеты же вещали о многочисленных проявлениях радости по поводу воссоединения с советскими свободными республиками и освобождения от власти польских панов и капиталистов. Иногда военные переодевались в штатское и, прогуливаясь по городу поражали воображение ростовчан своим непривычным видом: длиннополые светлые пиджаки свободного покроя, штаны до колен, гетры, башмаки на толстой подошве, на голове береты или шляпы с пером…
По радио и на концертных эстрадах зазвучала мелодичная песня-вальс «Ждем вас во Львове». Всего текста не запомнил: «….полки соловьев вам кантату споют, просим во Львов….» и далее весьма многозначительно: «….во Львове ремонт капитальный идет, шьют девушки новые платья…»
Незаметно прошло сообщение о том, что наши войска, не встретив сопротивления, вернули Бесарабию, до того считавшуюся спорной территорией, незаконно оккупированной Румынией еще в ходе гражданской войны.
В соответствии с волей народов Эстонии, Латвии и Литвы, они стали союзными республиками СССР. Эти события запомнились мне, благодаря весьма любопытным сообщениям радио и газет. Не гарантируя безусловную точность изложения этих событий, привожу сохранившееся в памяти. Началось с ультиматумов, предъявленных правительствам этих стран, в которых под предлогом проникновения многочисленных агентов западных стран, проводящих враждебную СССР деятельность, высказывалось требование о допущении советских войск на специальные военные базы. Обращало на себя внимание, что эти ультиматумы были предъявлены одновременно и написаны в совершенно одинаковых выражениях, как будто «под копирку». Так же одновременно в этих странах прошли многолюдные митинги трудящихся, на которых были приняты резолюции, требовавшие добровольного присоединения к СССР. И эти резолюции были как копии повторявшими один и тот же текст. Далее оставалось лишь пойти навстречу требованиям трудящихся стран Прибалтики, что и произошло так же одновременно.
Хотя официально ничего не было заявлено, всем казалось очевидным, что эти действия с нашей стороны были предприняты с ведома и по согласованию с Германией в соответствии с состоявшимся соглашением. Естественно, вслух говорить об этом было не принято.
Начало войны с Финляндией не было неожиданностью. Задолго до этого газеты писали о фашистской и антисоветской политике ее руководства, о связях с фашистской Германией. Граница, проходившая лишь в 40 км от Ленинграда, якобы, представляла серьезную угрозу безопасности городу – колыбели Революции, тем более, что постоянные провокации со стороны «белофиннов», требовали решительных действий. И, в ответ на, якобы, артиллерийский обстрел наших пограничных укреплений, как сообщалось в газетах, войска Ленинградского военного округа вступили на территорию Финляндии.
После недавно завершившихся победоносных конфликтов с могущественной державой – Японией, победа в войне с маленькой Финляндией (всего 4 млн населения), при огромном количественном, качественном и моральном превосходстве Красной Армии победа ожидалась если не через неделю, то, по крайней мере, через месяц. Но сообщения с фронта вызывали тревогу. Оказалось, что Карельский перешеек превращен в мощную линию укреплений – «линию Маннергейма», состоящую из системы ДОТ’ов и минных полей, проволочных ограждений. Железобетонные ДОТ’ы связаны системой подземных переходов и складов и оказались устойчивыми против артиллерийского обстрела и бомбардировок с воздуха. Красная армия вынуждена преодолевать эти укрепления, что вызывает большие потери сил и времени. Говорилось, что строительство укреплений линии Маннергейма осуществлялось с помощью и при участии Германии, Англии и Франции.
Эти сообщения посеяли сомнения в непобедимости и могуществе Красной Армии. Обсуждая с Олегом сводки с финского фронта, мы не могли найти объяснения тому, что маленькая Финляндия (всего 4 млн. населения) успешно противостоит огромной стране, обладающей лучшей в мире армией и самым совершенным в мире вооружением. Олег высказывал недоумение, почему об этой системе укреплений узнали, только натолкнувшись на нее в боевых условиях и почему нужно штурмовать ее «в лоб», если существовали незащищенные тысячекилометровые сухопутная и морская границы. В газетах военные действия назывались операциями Ленинградского военного округа, в то время, как военные госпитали были переполнены ранеными и обмороженными настолько, что даже в Ростове под госпитали были заняты гостиницы. То же было в других городах. О действительных потерях наших войск не сообщалось.
Перемирие было заключено лишь в феврале 1940 года. Запомнилось сообщение о том, что уже после подписания перемирия и опубликования условий завершения войны, которыми было предусмотрено окончание военных действий в 12 часов следующего дня, накануне наши войска штурмом взяли город Выборг. Непонятно, зачем нужно было штурмовать с неизбежным кровопролитием город, который по условиям перемирия передавался России.
Итоги Финской войны «протрезвили» и высшее руководство страны. Вместо «Первого маршала» Ворошилова наркомом Обороны стал Тимошенко. Его нововведения сразу стали заметны даже нам, «обывателям». На улицах военные при встречах стали «отдавать честь», прикладывая руку к козырьку фуражки, говорили, что в армии резко усилилась военно-спортивная подготовка. Олег, ходивший в форме артиллерийской спецшколы, заработал несколько нарядов вне очереди, По-рассеянности пропустив, не отдав чести, проходившего мимо командира.
В двух кварталах от нашего дома находился (он и сейчас помещается там) штаб СКВО – Северо-Кавказского военного округа.
Каждое утро мимо нашего дома следовали строем военные чиновники этого ведомства и на улице Шаумяна (так он тогда называлась) занимались вольными упражнениями и строевой подготовкой. Я выходил на балкон и с интересом наблюдал, как толстопузые майоры и полковники шагали по команде молодого инструктора лейтенанта. Естественно, нововведения не ограничивались только строевой и спортивной подготовкой. Говорили, что подверглись пересмотру все военные уставы, началось перевооружение войск.
Война в Европе, тем временем, продолжалась. В газетах печатались сообщения о позиционных боях на противостоящих друг другу линии Мажино и линии Зигфрида. В основном, в сообщениях говорилось о «поисках патрулей» и артиллерийских дуэлях. Основные военные события происходили на море, где германские подводные лодки безжалостно топили английские и французские транспорты, торговые суда и пассажирские корабли (газеты сообщали о потерях, выражавшихся в сотнях и тысячах «регистровых брутто-тонн»). Немецкая авиация совершала налеты на Британские острова, сообщалось о готовившемся морском десанте на побережье Англии.
Этот период впоследствии был назван «странной войной».
Мне казалось, что немцы не решатся на войну на два фронта и нам в ближайшие годы не угрожает их агрессия. Теперь, спустя шестьдесят лет, я отдаю должное прозорливости моего тогдашнего друга Олега: он постоянно спорил со мной, утверждая, что не ранее, чем через год-два война с Германией, разрушительная и кровопролитная, станет неизбежной.
