Неудачи преследовали артель. Град побил гречиху, когда она цвела, вредители съели часть овощей, капуста не желала закручиваться в кочаны, фасоль оказалась кормовой. Вся надежда была на картофель, но и его члены артели не сумели выкопать полностью, и вслед за ними мы, дети, набирали с брошенного поля целые мешки картошки.
К осени мама перестала говорить о своей мечте поселиться в Затишье навсегда. К тому времени папу отсылали в Петроград, и было решено, что мы поедем вслед за ним. Началась ликвидация хозяйства. Козу и козла мама продала, кур и уток попросила зарезать. Я не могла понять, почему она не выпустила птиц на волю, но мама терпеливо объяснила, что путь предстоит длительный, и надо взять запас еды. Перед самым нашим отъездом Кудлашка ощенилась. Я наткнулась на ведро, в котором лежали утопленные мамой дети Кудлашки. Признаюсь, что этого поступка я маме никогда не простила. В течение некоторого времени я не могла смотреть ей в глаза. Но Кудлашку мы не смогли увезти, нам твердо сказали, что в поезд ее не пустят.
Куры и утки были прокопчены, собака пристроена у хороших людей, дом сдан городскому комитету, и мы вчетвером погрузились в поезд на Петроград. Ехали мы недели две, стояли иногда на станциях, иногда в поле. Отправлялись без всякого расписания. В вагоне налаживался быт. Я считала свою багажную сетку постоянным домом. У меня появились друзья и враги. В поезде мне было нестерпимо тесно. Я организовывала игры, мы бегали по всему набитому составу, прыгали с полок, норовили выскочить в заснеженное поле, когда поезд останавливался, и вызывали ярость у взрослых пассажиров. Угомонившись, я брала к себе в сетку Наташу и рассказывала ей сказки, изображая при этом льва, тигра и волка, и доводила девочку до слез. Это было мое любимое занятие. Мне влетало, и мама забирала у меня сестренку. Я клялась, что больше не буду, но в следующий раз все повторялось.