Я полюбил страдание - 17

[1] С конца 1917 г. положение дел в Ташкенте стало резко ухудшаться. Дорожали  продукты, базары были нищими, горничная Войно-Ясенецких простаивала в очередях с  раннего утра до середины дня. Над больничным двором свистели пули. Стены  корпусов, как оспой, покрылись пулевыми шрамами. Во время одной из таких  перестрелок ранило в бедро операционную сестру Софию Сергеевну Белецкую. В  другой раз пуля просвистела у самого уха главврача.

Профессор-антрополог Лев Васильевич Ошанин, три года работавший врачом в  Ташкентской больнице под руководством Войно-Ясенецкого, с глубоким уважением  относившийся к Валентину Феликсовичу, вспоминает в своей рукописи "Очерки по  истории медицинской общественности в Ташкенте": "Время было тревожное. Нести  суточные дежурства приходилось через двое-трое суток. В 1917  -  1920 годах в  городе было темно. На улицах по ночам постоянно стреляли. Кто и зачем стрелял,  мы не знали. Но раненых привозили в больницу. Я не хирург и, за исключением  легких случаев, всегда вызывал Войно-Ясенецкого для решения вопроса, оставить ли  больного под повязкой до утра или оперировать немедленно. В любой час ночи он  немедленно одевался и шел по моему вызову. Иногда раненые поступали один за  другим. Часто сразу же оперировались, так что ночь проходила без сна. Случалось,  что Войно-Ясенецкого ночью вызывали на дом к больному, или в другую больницу на  консультацию, или для неотложной операции. Он тотчас отправлялся в такие ночные,  далеко не безопасные (так как грабежи были нередки) путешествия. Так же  немедленно и безотказно шел Войно-Ясенецкий, когда его вызовешь в  терапевтическое отделение на консультацию. Никогда не было на его лице выражения  досады, недовольства, что его беспокоят по пустякам (с точки зрения опытного  хирурга) . Наоборот, чувствовалась полная готовность помочь.

Я ни разу не видел его гневным, вспылившим или просто раздраженным. Он всегда  говорил спокойно, негромко, неторопливо, глуховатым голосом, никогда его не  повышая. Это не значит, что он был равнодушен,  -  многое его возмущало, но он  никогда не выходил из себя, а свое негодование выражал тем же спокойным  голосом".

Здоровье Анны Васильевны ухудшалось, нервы были постоянно напряжены. К зиме  стало совсем голодно. Анна кое-как ходила по дому, но ни готовить, ни убирать  уже не могла. Дети помнят, как Валентин Феликсович вечером мыл полы, накручивая  на половую щетку старые бинты. Стали приносить из больничной кухни обед  -   квашеная тухлая капуста плавала в мутной воде. Лечил Анну Васильевну доктор  Моисей Слоним, лучший терапевт города, лечивший высокопоставленных лиц и имевший  частный прием. Человек добрый, он пытался поддержать больную не только  лекарствами, но и усиленным питанием: от своего стола посылал доктор довольно  богатые по тем временам обеды. Но ни обеды Слонима, ни продукты, которые тайком  от Войно-Ясенецкого посылала его жене семья хирурга Ротенберга, не приносили  большой пользы. Анна раздавала пищу детям, а сама сидела на той же капустной  похлебке, что и муж. Окончательно подорвал ее здоровье арест Валентина  Феликсовича во время восстания Туркменского полка.