Дневник архиепископа Николая Японского - 102

29 февраля 1880. Пятница.

Масленица

В восемь часов отправился к Владыке Исидору просить денег из пожертвованных на храм для отсылки в Миссию. «Садись и говори скорей — некогда»; перед ним лежали три кипы бумаг. Я объяснил, что Миссия — без денег, и так как дело формальностями затягивается, то из Государственного казначейства еще нельзя получить, поэтому попросил дать заимообразно из собранных на храм; сказал, что и Черкасовой нужно жалованье, причем вытащил из кармана ее письмо, — «вот она сама пишет Вашему Высокопреосвященству». Митрополит сильно наморщился — «не надо»; «но письмо на Ваше имя, позвольте оставить», и я положил его в стороне от кип — незапечатанное, как и прислано было. — «А сколько денег нужно?» — «Восемь тысяч; у меня еще есть собранных на храм две тысячи — я и пошлю все вместе». — «Зачем так много? Притом же там все банковые билеты; я оттого тогда, в смутные дни, и не передал тебе на храненье, что сверток довольно большой, с собой носить неудобно; кредитными билетами там всего 2500». — «Дайте хоть эти; с имеющимися у меня будет пять тысяч; пошлю хоть это», — «Так нужна же бумага; в Духовном Совете внесено в протокол». — «Я сейчас напишу». — Вернувшись домой, написал прошение о выдаче заимообразно 2500 рублей, и, когда чрез полчаса понес, в приемной уже набралось просителей. Секретарь рассказывал о множестве и быстроте дел у Владыки: «Вчера после девяти часов остались у него бумаги, а сегодня еще до нашего прихода они уже сданы в канцелярию с резолюциями». Сданные бумаги в канцелярии заносятся в книгу и помечаются номером и сейчас же идут куда следует. — Я взошел, чтобы только подать прошение; Владыка перевернул страницу и успокоился, увидев, что там всего одна строка. — Эх, нужно быть кратким и из Японии и не часто беспокоить! Тут и без нас столько дел, что просто совестно и грешно занимать собою. Чрез полчаса прошение с резолюциею «выдать под расписку» и номером принесено было ко мне секретарем; я понес к наместнику о. Симеону; он сделал надпись «к докладу и изготовить предписание казначею», — «а предписание пусть принесут ко мне в Церковь, там в алтаре найдется перо» (он шел к обедне). — К о. Моисею — делопроизводителю Духовского Собора. — «Сейчас будет готово». — Через час слуга о. Моисея пришел сказать, что подписанное наместником предписание уже у казначея, и деньги получить можно. К казначею: «Подождите минутку — еще не занесено в книгу — я пришлю к вам деньги и книгу для расписки». Минут чрез двадцать послушник принес 2500 рублей и — расписаться в книге. Написана вся эта процедура, чтобы не забыть, как в порядке вести подобные дела. Между тем в продолжение всего этого ко мне пришел Павел Павлович Костерев, сын П. М. и Раисы Ник., — теперь уже юнкер в Павловском военном училище. С радостию увидел я его, когда–то нянченного мною, — ныне весьма приличного и благовоспитанного молодого человека; угостил его чаем и обедом и дал пять рублей на масленицу; круглому сироте едва ли часто приходится получать на карманные расходы, хотя дядя у него, как видно, очень добрый человек. Рассказывал он и о том, как хороша дисциплина в Павловском училище. Спасибо, хоть не все заведения распущены. И самим воспитанникам, как видно, нравится строгая и точная дисциплина. В прошлом он воспитывался в Первой военной гимназии, где законоучитель В. Г. Певцов, от которого прежде я и слышал о нем. — Тут же пришел К. С. Назаревский, семинарский мой товарищ; выпил четыре рюмки водки и не захотел больше, говорил, что идет к Нечаеву на блины, и дрянно отзывался о Нечаеве и П. А. [Петре Александровиче] Лебедеве, как сочинителе духовной музыки и как желающем попасть в ректора Семинарии, но боящемся забаллотировки. — Во втором часу все вместе вышли, так как мне нужно было спешить свезти деньги в банк. С Костеровым я доехал до Знаменья и отправился к Феодору Николаевичу; его семья отправилась в балаганы, а он играл в шашки с крошкой Людмилой, которая, пока он собирался, и меня обыграла раз. К Мейеру — банкиру; сдали деньги для пересылки телеграммой из Лондона о. Анатолию. В Лондоне от Мейера переводится на Ротшильда. — Заехал в Гостиный купить кое–что детям Феодора Николаевича; накупил рублей на семь, больше все письменных принадлежностей и кукол для Людмилы, причем Феодор Николаевич журил меня за трату денег: «Ну тебе ль в настоящем положении так расходоваться?» Когда обедали, пришел и Дмитрий Дмитриевич Смирнов; ели блины и прочее. К шести часам отправился на обед к Бюцову, как вчера обещал ему. Обед был плохой, ибо Михайла был пьян. За обедом был разговор о переходе К. В. Струве в православие, причем Елена Васильевна говорила, а мать ее, старушка на костылях, поддакивала: «И зачем перешел? Разве не все веры одинаковы? Нужно и умереть в том, в чем родился». Хороши понятия! Наперед можно предсказать, что у детей не будет прочного религиозного воспитания, что очень жаль. После обеда Бюцов, между прочим, показал коллекцию медалей Толстова — двадцать штук — бронзовых, аллегорических, касающихся войны России с Наполеоном. Художественнейшая вещь! Коллекцию эту он получил от о. Палладия; а у него в Духовной Миссии была она в числе подарочных Китайскому правительству вещей. Показал еще он сапфир с вырезанным превосходно образом Богоматери, с перстня католического епископа, купленный им случайно за тридцать пять рублей; Костя, залезши за диван, декламировал французские стихи, а Нина там же пела. К десяти часам вернулся в Лавру.