24 февраля 1880. Воскресенье.
Заговенье пред Масляной
Утром раздосадован был слугой Степаном, его глупостию, вечным скрыпом и стуком его двойной двери, не дающей покоя, и его ротозейством — уходит из своей комнаты, оставляя дверь отпертою и ключи на двери от моей и его комнат, так что могут обокрасть и его, и меня. Согласно письму от матушки Аполлонии, отправился к обедне в Новодевичий монастырь. Проехал все время на конке, и от Технологического института до монастыря по неимению места внутри, на дилижансе (был не в клобуке); созерцание окрестностей развлекало в дурном расположении духа. Поспел к началу обедни. Пели, как ангелы. В алтаре — молящийся по–католически, с молитвенником в руках, какой–то молодой генерал, разнивший при подпеванье. Влиянием молитвенной храмовой благодати дурное состояние духа во время литургии совершенно прошло, и душа сделалась ясна и спокойна. Во время обедни пришли сказать, что матушка игумения просит после службы к себе, что она больна. После службы было отпевание какого–то богача — несколько протоиереев, певчие на обоих клиросах в полном составе, — ребенок Груша, с улыбкой расхаживающая от клироса к клиросу, — умилительное пение ирмосов и «Со святыми упокой»… Не дождавшись окончания, отправился к матушке Евстолии; она простудилась 20–го числа при погребении графини Протасовой, и у нее грипп: я застал у нее доктора Исаева в белом галстуке, очень тихого и приличного; разговор о нынешних смутных обстоятельствах. Кроме того, матушка рассказывала, как она в доме Протасова была приветствована Государем и получила его благодарность за поднесение иконы 19–го числа. «Оробела совсем и только поцеловала руку Государя», — говорила она. При ней, также у Протасова, была и казначея, мать Агния. Тут же матушка Евстолия дала мне прочитать письмо о. Владимира и карточку мою, присланную при письме, пронзенную в шею гвоздем, с надписью на обороте: «секкёо танен… коогенрейсёку сюусин о докусу: (исидзукари) дзюудзика–дзёоноритэ»… Письмо о. Владимира говорит, что в последнее время на воротах Миссии нередко являются такие казненные мои карточки. От настоящих врагов–язычников или иноверных — лестно бы; но мелькнула у меня тревожная мысль — не от своих ли это, которые могут быть и хорошими христианами, но в то же время раздраженные и введенные в заблуждение бестактностию о. Владимира, заподозрили меня в служении видам политическим со стороны русского правительства на Японию. Эта мысль до того обеспокоила меня, что, когда я пришел в комнаты матерей Аполлонии и Феофании и там оканчивал чтение письма, мать Феофания по сумрачному выражению моего лица не удержалась от вопроса: «Вы, кажется, испугались?» Не испугался, а больно уж обидно, если не от врагов, а от врагов, так не более, как лестно… У них я застал Олферьева, генерала, служившего некогда по Духовному Ведомству. Матери Ушаковы возлагают теперь на него всю надежду в возвращении им их капитала, доверенного какому–то пройдохе, предпринявшему оздоровление Петербурга. Едва ли будет успех, хоть генерал и ломается. — После закуски смотрели приготовленный совсем комплект икон для Духовской Церкви в Сиба–кёоквай, написанный по привезенным мною размерам. Мне очень понравились иконы; Церковь будет миленькая, хоть и очень малая. Пообедали потом, после чего мать Аполлония дала мне отчет в деньгах Миссии, собранных ими на иконы и вырученных за выжигу серебра из старых облачений. Спустились вниз к матери Евстолии. Она с чисто святою простотою дала мне два пакета с деньгами — один для о. Владимира — «на красное яйцо», — «пусть употребит, как знает», — оказалось пятьсот рублей; другой — «хотела на ваше посвящение, но пусть уже теперь, — я не знаю, быть может, скоро и умру», — оказалось тысяча рублей. Я, конечно, записал это на храм — от неизвестной, так как она просила не говорить о пожертвовании. — Да сохранит ее Господь! Истинная родная мать Миссии. Простившись с нею, осматривал в ризнице, что сделано из моего собранного старья, почти все перемыто и исправлено, так что немало выйдет путного, благодаря усердию матушки Аполлонии с ее помощницами. Просил дать последним, а также живописцам рубля по два из миссийских денег. — На обратном пути купил зеленого чаю; за ним вспоминал Японию и читал газеты, а также думал о врагах Миссии в Японии.
Свободное копирование
