А ведь все в меня бьют: хам, доносчик, анонимщик (Л. И. Паршина - анонимщица), дурак, псих, садист, мазохист (да, и эти есть в моей коллекции!). И все имеют возможность свой характер проявить, каждый свою пакость. В романе "За правое дело" Василий Гроссман писал о тех людях, которые в обычной жизни пылью, мусором, щепочками лежат на дорогах, на земле, в закутках. Они рядом с нами, их лица - стерты, мы их не знаем. Да и сами себя они тоже не знают. Но вот война, катаклизмы, землетрясение или лавина - пыль, щебень, мусор поднимается на высоту, все взбаламучивается. И вот тут-то мы узнаем их лица. Незаметный сосед в 1942 году бежит продавать ближних своих, добродушный алкаш из подвала становится полицаем. А когда на Кавказе, уже в наши дни, прошла лавина, то здоровые мужчины начали силой отпихивать женщин от костра, от еды... Конечно, есть и другие люди, иначе бы жизнь остановилась. Но вот я большую часть своего пути уже прошел, и мне кажется, что в жизни нельзя делить людей на "чистых" и "нечистых". Потому что в каждом из нас - и то, и другое. Где-то на флангах исключительные благородные или неисправимо-мерзкие, а между ними - масса обыкновенных. И как было бы прекрасно, если бы в процессе обыденной повседневной жизни, скажем, на работе, обстоятельства не провоцировали бы низость и пакость. Чтобы не было соблазна, чтобы пакость была бесполезна, бессмысленна. А то ведь она наоборот - осмысленна и соблазнительна.
Я ведь все время нарушаю правила, все это видят и почти все понимают, почему я это вынужден делать, понимают - если не умом, так нутром. Но "почти" все - не значит все. У любого есть реальная возможность написать жалобу, разоблачить, и тогда мне пощады не будет. Уже соблазнительно. А теперь - попробую-ка я потребовать по работе, прижать по службе. Соблазн возрастет. Расчет безошибочный. Да, тут надо поражаться духовному здоровью людей - мало пишут. Стыдно. Ну, положим, чтобы стыд преодолеть, можно и не подписывать - анонимки ведь тоже разбирают. Людмила Ивановна Паршина организовала на меня обширную анонимку. Я в свое время назначил ее, на свою голову, заведовать отделением. Ничего плохого за ней не замечалось, хотя, будь я повнимательней, заметил бы, как она свою коллегу выперла из стационара, с какой ненавистью отзывалась о Пахомове. Но я заметил на первом плане ее желание оперировать, интерес к работе, да и меня она обхаживала (а кому это не приятно?). И поначалу все шло ничего, но где-то я ее проглядел - погрузнела, малость охамела, матерая стала. Чеховская история: Ионыч. И в это время появляется элегантная дама - Лидия Юрьевна Еланская, недавно из института, ничего еще не знает. Наш Ионыч насторожился, пошли интрижки. Тут и советы "от чистого сердца" - уйти ей, Еланской, на лучевую терапию. А когда не вышло - объявила мне Ионыч-Паршина ультиматум: "Уберите эту гадину в поликлинику, а не то я уйду!". Да уже не Ионычем смотрит, а Салтычихой. Пропустил-таки я ее на каком-то этапе. На ультиматум поддаваться нельзя, и не от амбиций (этого у меня уже давно нет). Поддамся на ультиматум -развалят все и сами рухнут в развалины, да им же не объяснишь! Я ответил: "Свято место пусто не бывает. Ты уйдешь - назначу на твое место Еланскую". Она исказилась в лице и в теле. И пошла по кабинету каким-то лошадиным шагом - головой и ногами в такт. Что-то лепетала в отчаянии, надорванной струной: "Гадина, гадина..." А потом, на следующие дни, окаменела, спеклась, а потом в ее глазах - звериная радость и торжество, адские огни и вызов. "Все,-думаю,- анонимку написала".
