20.II (5.III). Дивный солнечный день, ослепительный, благодаря снегу, и почти жаркий. По дороге из библиотеки мучительная мысль: А что, если Германия будет до конца жестока? Если она будет рассуждать по-дьявольски: зачем только ранить врага, если можно убить его? Если великим чудом удалось повалить Россию, зачем позволять ей подняться хотя бы в отдаленном будущем?
Только глупые не доканчивают своих предприятий, только лентяи довольствуются полупобедами.
Чтобы убить Россию по-дьявольски, т. е. с наименьшими средствами и с наибольшим соблюдением приличий, достаточно предоставить Россию самой себе. В самой России сложился губительный яд, сжигающий ее медленно, но верно: народная анархия, развязанность от культуры, религии и совести. Идет великое самоистребление народное, -- выгодно ли немцам мешать ему? Да пусть она погибнет -- эта нация двуногих свиней, останется земля и природа (mop Hinter-land {Резервная земля (нем.).} -- который столь необходим германской расе). Давно сказано: -- славянство -- подстилка для немецкого племени (Dün-ger volk {Народ для удобрения, народ -- навоз (нем.).})...
Что может спасти нас -- это тоже презрение немцев, которые собираются погубить нас. Они могут рассуждать, как степной разбойник, отбивший табун скота. Скот -- нечто ценное, ему нельзя давать бодаться, душить друг друга, околевать с голоду. Выгоднее навести порядки в стаде и эксплуатировать его как живой источник дохода. Если восторжествует этот взгляд, то немцы сделают с нами то же, что с поляками в Познани или с неграми в Камеруне. Первое -- максимум, второе -- минимум. Что еще может спасти нас -- это затяжка войны на Западе. Если англо-франко-итало-американцы решат воевать до истощения сил, то немцы, уже весьма надорванные, наконец дадутся. Тут может произойти новая катастрофа, подобная русской: восстание простонародных масс. Когда сталкиваются две массы, движение их переходит в теплоту, которая в состоянии накалить, расплавить, превратить в пар обе массы. Россия уже взорвана, другие воюющие державы близки к взрыву, в том числе и Германия. Что затем последует -- сказать трудно. Во всяком случае ясно как день, что Олимп человеческого рода -- Европа -- обрушился, и для светозарных богов и муз настает серенькое и холодное существование...
Вечер. Читаю Степняка-Кравчинского "Ольга Любатович", "Халтурин" и пр. Дохнуло моей ранней молодостью. Упоминаемого Каблица я хорошо знал, с Ольхиным встречался, с Дубровиным я лично, кажется, не был знаком. От многих, вероятно, шла в нашем училище революционная зараза, которою я был захвачен одно время до страсти. Не уйди я в Средиземное море на 1 1/2 года, -- возможно, что свихнулся бы в революционное подполье. Или нет? Пожалуй, нет, ибо если бы да, то и после было достаточно поводов и случаев и даже предложений.
Думаю о Гриневицком. Как говорят, лично он был мягкий человек. Но сколько беды наделал этот медиум злого духа, швырнув бомбу в Александра II? Не было бы этого швырка, чего доброго, не было бы и теперешней нашей катастрофы. В России сложился бы парламент, Александр II процарствовал ХХ-ого века, а затем, м. б., иной подбор людей и иная политика спасли бы Россию и от восточного, и от западного разгрома. При Александре II не было бы тройственного союза, а был бы союз трех императоров, и война была бы в союзе с немецким (нрзб.) против Англии и Франции. Другая сложилась бы картина.
Что-то делается в Петрограде, в Берлине, в Париже, в Лондоне, Нью-Йорке? Как ни странно, действительно есть мистические на земле точки, играющие роль ядра в клетке. Через каких-то людей, сгустившихся в центре, проходят токи страстных решений и рефлексы творчества. По своему глубокому индивидуализму я добровольно выбросил себя из всякого общества и сообщества, и, м. б., это жаль. Жить совокупной, соборной, толповой жизнью, м. б., гораздо приятнее, чем киснуть особняком.
Нынче -- 40 лет, как я вошел в жизнь взрослых людей и уже близок к выходу из нее, а все еще не насыщен ею...
