Итак, снова я полковой переводчик. Полк был такой же заштатный, некадровый и неполный по составу, как 980-й, с которого я начинал свою службу на передовой. Обстановка была еще более патриархальная. Командиром полка был летчик, который очень мало понимал в сухопутной войне, а начальником разведки — молодой парень, лихой рубака, который говорил мне откровенно: “Мое дело рубиться с фрицами, а всякие карты и бумаги — я в них ничего не понимаю. Уж ты сам всем этим займись и мне как-нибудь помоги”. Я как бы вернулся к тому положению, в котором был в период дружбы с Чевгусом в 980-м стрелковом полку. Кстати, случайно выяснилось, что Чевгус теперь тоже в 349-й дивизии, как и некоторые его разведчики. Эти ребята, бывшие блатные, по выходе из окружения объявили, что у них были командные звания. И Чевгус им не препятствовал, считая, что они будут командовать взводами не хуже других.
В общем, в полку я как будто был принят хорошо, но меня, после всех моих приключений, не оставляло впечатление, что и полк этот — какая-то пародия на тот, в котором я служил раньше, и моя военная служба — какая-то пародия на прежнюю, до окружения. Все это была чисто психологическая аберрация. Как тот библейский Лазарь (Елеазар!), заглянувший в Преисподнюю (вспомним рассказ Леонида Андреева “Елеазар”), коей была для меня занятая немцами территория и все, что я испытал в окружении, я никак не мог смотреть на все вокруг прежними глазами. Чуть не сами глаза мои стали другими. Тогда же я встретил одного офицера, пережившего, в свою очередь, еще более тяжелое испытание — переброску морским десантом в Крым и ужасное бегство оттуда, так вот он говорил мне, что глаза у меня странные и что он не выдерживает моего взгляда. Думаю, впрочем, что дело все же было, главным образом, в его серьезной психической травме. Он, кстати, тоже меня как-то неприятно возбуждал. Пережитые тяжелые впечатления могут не только сблизить людей, но и насторожить друг против друга.
Свободное копирование
