Итак, я прошел по дороге километров шесть и дошел до так называемого хутора Цветкова, где уже был два или три часа тому назад. Здесь я встретил капитана Сергеева— командира дивизионной роты связи, двух девушек-связисток и еще каких-то знакомых из дивизии. Кругом двигались люди и из других дивизий и соседних армий. Меж тем далекие звуки боя совсем, совсем затихли. Казалось, что все остановилось. Все как-то успокоились и повеселели. Недалеко от дороги росли вишни, на которых чернели спелые ягоды. Ведь это была Украина (недалеко от Луганска-Ворошиловграда) в разгаре лета. Девушки, капитан Сергеев, я и некоторые другие, подошли к деревьям и начали рвать и есть вишни. В этот момент из группы, стоящей у дороги, раздался страшный крик: “Танки!”. Действительно, на дороге появились немецкие танки, и тут же затрещали выстрелы. За дорогой было пшеничное поле. И вот, не знаю уж почему, мой мозг пронзила спасительная мысль, что если перебежать дорогу перед носом у танков и спрятаться в пшенице и проползти дальше, то там уже нет немцев и там спасение. Это, конечно, была абсурдная мысль, так как немецкие танки шли по всем параллельным дорогам (это была группировка Клейста), но она, тем не менее, спасла меня, может быть. Перебежав дорогу, я через несколько шагов плюхнулся в пшеницу, так что не был виден с дороги. Моему примеру последовало еще несколько человек — капитан Сергеев, лейтенант-химик из 9-й армии, два бойца, не помню, из каких частей, и одна девушка по имени Нина, бывшая медсестрой в медсанбате нашей дивизии.
Лежа в пшенице, мы услышали выстрелы, несколько голосов: “Сдаюсь!”, “Сдаюсь!”, “Сдаюсь!” Кто-то рядом в пшенице робко спросил: “Что же, надо уже выходить? Да?”. Из маленькой группы я был самый старший по возрасту, хотя мне было всего двадцать три года. И, пожалуй, самый осведомленный. В отличие от других, я с убийственной ясностью понимал, что выйти из нашего укрытия — это верная смерть, прежде всего для меня лично. Было, разумеется, и чувство долга и ответственности. “Нет! — воскликнул я шепотом. — Ни в коем случае! Мы дождемся ночи, а ночью попытаемся выйти из окружения. Ворошиловград еще не может быть взят, там идут бои, слышные иногда и здесь; туда и отправимся, на юго-восток, хотя бы по звездам...” Все тут же согласились, услышав чье-то твердое мнение. Немцы что-то кричали в сторону поля, дали несколько пулеметных очередей, но всерьез прочесывать поле не стали. Они торопились вперед, завели свои машины и двинулись. Но за этими первыми танками шли другие. Они все на минуту останавливались, а потом продолжали путь по дороге направо, и мы, с замиранием сердца, слышали много раз подряд: “Наlt!”, но затем все же — “Rесhtsum...” и “Rührt еuch” (то есть “Стой!.. Направо!.. Марш!”). Немного отдышавшись, мы стали искать оружие. Нашли в траве две брошенные кем-то винтовки и патроны.
К вечеру (мы все еще лежали в пшенице) движение танков прекратилось, но возник шум русских голосов. Оказалось, что это обоз беженцев, который немцы вынудили повернуть назад. Когда и эти голоса стихли и воцарилась, наконец, темная южная летняя ночь, мы поднялись с земли.
Со всех сторон на некотором расстоянии от нас периодически вспыхивали огни немецких ракетниц — значит, окружение полное. Валялись какие-то солдатские консервы, брошенные в панике. Мы утолили голод и пошли “выходить из окружения”. Я шел впереди с зажатым в вытянутой руке наганом, за мной красноармейцы с винтовками, капитан, лейтенант и девушка. Услышав во тьме шум, я кричал “Наlt!”. Если это были немцы, то в ответ так же раздавалось: “Наlt! Наlt!”, после чего мы торопились в другую сторону. Если это были русские, то, услышав немецкую команду, они шарахались от нас так же, как мы от немцев. Иногда мы их осторожно окликали по-русски. За счет таких встреч отрядик немного пополнился, и к утру нас было уже тринадцать человек. Я оказался всеми признанным командиром крошечного отряда несчастных людей, желавших спасти свою жизнь, не сдаваясь в плен.
Свободное копирование
