20.04.1865
Женева, Швейцария, Швейцария
В Chateau de la Boissiere, как и в Лондоне, случилось довольно курьезное происшествие с князем Долгоруковым. Меня не было дома, но я помню хорошо юмористический рассказ Герцена о князе Долгорукове и о нашем поваре Жюле.
Долгоруков, Вырубов и еще какие-то посетители обедали в Chateau de la Boissiere. Когда встали из-за стола, Долгоруков вышел из залы и хотел отдать какое-то приказание нашему повару. Чтобы дойти до кухни, нужно было сойти -несколько ступеней; там князь остановился, услыша разговор, в котором упоминалось его имя: Жюль жаловался громко на князя, говоря, что он доставляет гораздо более хлопот прислуге, чем остальные гости. Вместо того чтоб сделать вид, что ничего не слыхал, и позвать Жюля, Петр Владимирович толкнул дверь и, выхватив кинжал из трости, начал бранить Жюля и кричать, замахиваясь на него кинжалом. Жюль не остался в долгу и поднял руку на князя. Слыша страшный шум внизу и зная беспокойный нрав князя, Герцен, позвав с собой Вырубова, поспешно спустился в кухню, чтобы вовремя остановить разгоряченных, готовых вступить в бой. Герцен схватил за руки Петра Владимировича и попросил Вырубова держать Жюля; князя отвели в столовую; последний был в исступлении от бешенства, схватил графин и разбил его вдребезги об стол, потом взял стул и бросил его так, что он разбился на куски. Герцен смотрел на него молча и в недоумении. Князь задыхался от гнева, наконец он произнес: «Нога моя не будет более в этом доме»,— и уехал.
Но ему невозможно было не видать Герцена, и через неделю он прислал последнему письмо, в котором просил выгнать Жюля за его дерзость к нему. Только по исполнении этой просьбы Петр Владимирович может снова бывать в Chateau de la Boissiere.
На это послание Герцен отвечал, что жалеет о случившемся, но не в его правилах увольнять служащего только за дерзость, тем более, что он считает князя более виноватым, чем Жюля, потому что князя нельзя сравнить по образованию и воспитанию с Жюлем, и потому наконец, что князь сам начал всю эту ссору. «Мы, может быть, иногда жалуемся на слуг в их отсутствие,— писал Герцен,— но у нас другие интересы, и отношения с прислугой не играют первой роли, а что касается до слуг, то они даже часто изливают свое негодование на нас в облегчение всего тяжелого, что выпало на их долю».
Мало-помалу князь начинал успокаиваться. Он велел своему повару, когда встретит на рынке Жюля, позвать последнего к нему. Жюль закупал провизию к обеду, когда повар князя подошел к нему с княжеским поручением. Жюль последовал за ним, поставил в передней свою корзину и вошел, не без удивления, в кабинет князя. Последний, при появлении Жюля, встал и подошел к нему. Отвечая на поклон нашего повара, князь протянул ему руку.
— Я хочу, Жюль, помириться с вами, хотите? (франц.)— спросил князь.
— Хочу, хочу князь,—отвечал весело Жюль,—не все же сердиться (франц.),— отвечал весело Жюль.
— в таком случае выпьем за наше примирение (франц.) —сказал князь, наливая два стакана какого-то хорошего красного вина, и подал один стакан Жюлю. Они чокнулись и выпили.
С тех пор князь Долгоруков стал опять ездить к Герцену и никогда не упоминал о прошлом.
В «Сев. в.» (1896, кн. II, стр. 85—86) далее шел текст, опущенный в отд. издании 1903 г.:
«Однажды я поехала в Женеву в омнибусе. На этот раз он был полон. Против меня сидела женщина лет сорока пяти. По чертам ее лица видно было, что в молодости она была очень красива. У нее была на коленях огромная корзина с цветами, а возле, держась за ее платье, стояла кудрявая девочка лет пяти, с прекрасными темными глазами.
Только простые люди легко знакомятся между собою: на пароходах, в вагонах, везде; мещане же всегда сидят в большом безмолвии, пока случай какой-нибудь не заставит их познакомиться. Цветочница разговорилась с своей соседкой, они беседовали несколько громко, и я невольно слышала их разговор.
Цветочница рассказывала, что сидит с корзиной на рынке, а дочка ее, Жозефина, предлагает букеты. Раз она забежала очень далеко и, должно быть, не могла найти матери. Последняя ждала, ждала ее и пошла домой, потому что дома есть девочка еще меньше Жозефины. «На другой день я пошла осведомиться в полицию,— говорила цветочница,— и в самом деле нашла там Жозефину! Она в полиции и ночевала, ей даже дали там и поужинать». Жозефина улыбалась, слушая рассказ о своих похождениях.
— А с кем же вы оставляете меньшую? — спросила слушательница.
— С богом,— отвечала цветочница со смехом. Слушая невольно этот разговор, я думала про себя: «Мы живем у дороги, которая ведет в Женеву, у нас большой сад; как бы хорошо было этим детям играть целый день в саду, а покормить их всегда найдется у Жюля; он бедных жалеет, а Герцен будет даже рад. Вечером мать возьмет их домой».
Когда мы вышли из омнибуса, я подошла к цветочнице и сказала ей. «Мы живем на вашей дороге в Chateaux de la Boissiere. Если хотите, заводите к нам с утра ваших девочек, у нас большая семья, мы позаботимся о них, а вечером заходите за ними».
Женщина эта. m-me Besson, очень обрадовалась моему предложению и благодарила меня.
Воротившись тогда домой, я поспешила рассказать Герцену и Огареву о моей встрече с цветочницей, а также и о моем предложении ей. Герцен не только не упрекнул меня за торопливость в этом случае, но даже нашел, что это очень дельно. Со следующего дня m-me Besson стала приводить своих двух малюток к нам; они весело играли и не замечали отсутствия матери, а вечером она приходила за ними. Но случилось раз, что мать прислала меньшую пьяную. Ребенок проспал почти весь день; прислуга наша заметила несомненные признаки нетрезвости ребенка, но как это могло случиться — осталось для нас тайной. Вероятно, можно было это узнать от Жозефины, которая, несмотря на свой нежный возраст, была очень практическим маленьким существом.
Мы всегда обедали в восемь часов вечера . Раз Жюль вошел в столовую в ту минуту, когда мы собирались сесть за стол, и объявил, что m-me Besson не заходила еще за детьми. «Вы увидите, madame,— сказал он мне, улыбаясь,— что она вам прикинет этих детей».
Все были смущены, делали предположения, соображения, я стояла сконфуженная, как будто виноватая. Услышав наши толки, Герцен велел посадить детей за стол. «После придумаем, что делать, а пока надо и им пообедать»,— сказал он веселым голосом и с светлой улыбкой.
Для детей это был сытный ужин, им захотелось спать, но было уже десять часов, а никто за ними не являлся. Наконец поздно вечером, около полуночи, не совсем трезвая мать пришла за детьми и тем успокоила всех и в особенности нашу прислугу.
14.09.2016 в 17:59
|
Свободное копирование
