Вдруг слышится сигнал тревоги! «Красные!» — как молния передаётся из уст в уста. Выбегаю из мастерской на площадь. Базар мгновенно опустел. Ни торговок, ни продуктов, одни пустые столы. Я тоже один — ни добровольца, ни поручика Карпова не видно. Искать их времени нет, да и неизвестно где. Первая мысль, которая у меня возникает, зайти к М., и забрать мои вещи. Дом его в направлении вокзала, спешу туда. Прохожу мимо Комендантского управления. Окна и двери настежь распахнуты, нет часового у входа и дощечка с надписью, пропала. Успели уже все убежать (54).
Навстречу мне попадаются группы, в несколько десятков человек, отступающих наших солдат и офицеров. Идут быстро, в беспорядке, лица озабоченные, напряжённые. « Вы почему идёте в этом направлении? — спрашивают они меня. — Красные уже на вокзале! » Иду дальше, отступающих всё больше. Какой мне смысл из-за вещей попасть в руки Красной армии? Видно не суждено мне их вернуть. Слишком большой риск для жизни. От волнения я путаюсь в дороге к дому М., поворачиваю обратно и присоединяюсь к отступающим дроздовцам. Все они из нашего полка, но есть и из других рот. В толпе, я слышу рассказы о том, как красные напали на наши позиции, к западу от вокзала, по дороге на Севск. « Утром у них был какой-то праздник, пели песни, слышно было, как произносили речи, кричали «ура», — рассказывают солдаты. — Потом они бросились в атаку, их было очень много. Наши не выдержали и побежали, стали отступать к городу. Жаль полковника. Он у нас тучный, да ещё в тяжёлой шубе, запыхался, не смог бежать. Видно было, как поднял руки, говорит: «Сдаюсь, товарищи, пощадите, не убивайте!» Но, не тут-то было! Подняли его на штыки, кричат: «Золотопогонник!» Ах, как жаль его, хороший был человек, а помочь ничем не могли, сами спасались».
Я вместе со всеми выходим из города на дорогу в направление Льгова (на юг!). Мне трудно поспевать за отступающими. Подошва на правом сапоге совершенно отлетела, остался только кусочек на пятке. Ступаю босою ногою, от камней и обледенелой земли из ран сочится кровь. Больно, но когда нога подмерзает, то боль утихает. На пороге одного из домиков вдоль дороги стоит молодая женщина с бледным грустным лицом, на голове белая шерстяная шаль. Она зовёт меня: «Здесь один из ваших оставил две ленты патронов. Возьмите их». Протягивает их мне, а у меня уж без того две ленты через плечо, я еле иду, изнемогаю. Благодарю её и отказываюсь. Не могу, не в силах. Женщина огорчена и с грустью в голосе произносит: «Почему вы нас бросаете, уходите? Мы только при вас зажили, а теперь придут красные, всех нас убьют. Мы все погибнем!» Я сам чуть не плачу, мне стыдно. «Не смогли мы удержаться, не было сил, но может быть, мы ещё вернёмся», — отвечаю я ей. «Но нас уже не будет в живых»,- говорит она. Присоединяюсь к шестой роте отступающего полка, говорю офицеру: «Я проводил мобилизацию в Дмитриеве, потерял связь со своими, могу я быть при вас, пока не найду своей части?» «Пожалуйста!» — отвечают мне.
Верстах в двух-трёх от города дорога делает поворот и поднимается в гору. Оттуда открывается вид на Дмитриев и на вокзал. «Сейчас нас заметят красные и обстреляют», — слышу я кругом. Однако кроме одной пули на излёте, которая с жужжанием впилась в землю в нескольких шагах от меня — никто в нас не стреляет. Продолжаем отходить. Почему, спрашиваю я себя, что случилось, неужто нельзя дать отпор красным (55). К вечеру входим в деревню, ночуем в нетопленой избе. Сплю тяжёлым сном. Нога оттаивает и начинает болеть.
На следующее утро, 29 октября, отступление как будто приостанавливается. Шестая рота получает предписание двигаться вперёд, но не прямо на Дмитриев, а правее его, то есть в северо-восточном направлении. Перед нами движется наша батарея. Часа через два достигаем лощины, дорога круто спускается вниз, но с другой стороны оврага видим, как нам навстречу спускается другой поток людей и подвод. Идущая перед нами батарея круто заворачивает назад. Мы тоже поворачиваем назад. Оказывается, впереди крупная неудача. Погибла дроздовская батарея, четыре орудия захвачены красными.
С этого момента начинается настоящее отступление! (56)