На переломе - 4

Остальные воины нашего взвода были, как я уже говорил, добровольцами. Почти все они были из города Рыльска, а следовательно, в строю и под ружьём не больше месяца. Но и это давало им «моральное» преимущество надо мною. А, кроме того, они как земляки поддерживали друг друга, я был для них чужаком. Собственно говоря «добровольцами» их можно было назвать весьма условно. Дело в том, что когда белые заняли Рыльск эти «добровольцы» были взяты по мобилизации, которая делалась по шаблону и наугад, кто попадёт под руку. Молодых людей интеллигентного вида сразу же зачисляли в действующую армию. Поэтому среди них были разные люди и не всегда настроенные правильно. Про наших «добровольцев» могу отметить, что в большинстве своём они были, несомненно, настроены антибольшевицки, боялись и не желали возвращения красных, но в них не было жертвенной активной борьбы с советчиной, подлинного воинского духа. Это были обыватели, пострадавшие, конечно, от большевиков, но предпочитавшие отсиживаться в своих углах, а другие пусть воюют! Настоящие добровольцы из Рыльска, которые не были силком взяты в армию, не попали в наш полк. На призыв Белой армии откликнулось много молодёжи, именно добровольно, именно они были настоящими бойцами с Советами.

Этот тип «добровольца-героя» отнюдь не миф, я встретил таких в нашем Втором Дроздовском полку. Они были не в нашем взводе, к сожалению, а в той же команде пеших разведчиков, в которой я пробыл мой первый день в Белой армии. Я отчётливо помню одного — высокий юноша-богатырь, с красивым открытым лицом, всегда бодрый, горящий энтузиазмом борьбы с красными, а вместе с тем такой аккуратный, прекрасно одетый и вооружённый. У него была великолепная военная выправка, несмотря на то, что в прошлом он был студентом. Это был тот самый доброволец, который сделал мне замечание, когда я попросил хлеба у жителей Дмитровска. Однажды он сказал мне: «Что-то мне нравится значок на вашей фуражке!» «Да это значок железнодорожника, его носили ещё до революции, — ответил я. — Мне не дали другой фуражки, вот я и ношу старую». «Всё равно, напоминает серп и молот, неприятно» — произнёс он, и лицо его передёрнулось. «Ну, раз Вам не нравится, я выброшу этот значок», — ответил я и с тех пор стал ходить в фуражке без значка. Я искренне восхищался этим героем-добровольцем и мысленно хотел быть похожим на него. Мне приходили на ум даже дерзкие мысли, что если бы у меня были такие сапоги, такая шинель и ручная граната за поясом, то может быть и я был бы не таким уж беспомощным добровольцем. А пока что у меня не было ни солдатских погон, ни кокарды, ни бравого вида (а близорукость), но только желание нашей победы. Так за всё время моего пребывания в армии, я и не получил хорошей амуниции.

Конечно, в армии были и другого сорта «добровольцы». Я познакомился с двумя студентами из Харьковского университета, которые были тоже мобилизованы в Рыльске. На вид они были тихие и забитые люди; один из них, однако, большой критикан. По своему интеллектуальному уровню они были выше остальной рыльской группы (провинциальная «интеллигентность» последних была очень слабая). Воинского духа и желания нашей победы в них совсем отсутствовали. В одной из бесед, один из них обратился ко мне со словами: «Получено хорошее известие. Вышло распоряжение студентов освобождать от военной службы, дать им возможность продолжать учиться в университете. Вот мы и решили подать прошение и поехать доучиваться в Харьков». «Странно, не очень верю в такое распоряжение, — ответил я. — Да если оно и есть, оно меня совершенно не интересует. Главное сейчас не учится, а защитить свою родину, закончить войну и разбить большевиков». «Что Вы, что Вы! — отвечают студенты. — Мы все так устали от войны. Довольно крови, хочется мирной жизни и учится. А всё остальное нас не касается. Это пусть профессионалы воюют».

В последствии стало многое ясно. Все эти «интеллектуалы добровольцы», пока дела на фронте шли успешно, были настроены оптимистически и были за нас, но когда наступил перелом и успехи сменились топтанием на месте, отходом и поражениями, настроение у них упало и изменилось. Именно в их среде появились перебежчики, предатели и началось разложение.

Среди рыльских «добровольцев» печально выделялась тогда своеобразная фигура некоего Жеребцова. Это был тринадцатилетний хулиган из бедной городской семьи, отбившийся от рук. Когда в город пришли белые он поступил к ним добровольцем. Для него это был выход из трудностей жизни, и он в силу своего характера, представлял войну как лёгкую и приятную прогулку. Он верил в то, что скоро окажется с белыми в Москве и «выйдет в люди» (как и почему это было второстепенно). «В Москву мы приедем на подводах или в теплушках, а может быть и на белых конях, — говорил он, — а обратно нас повезут до дома, в вагонах первого класса, на крахмальных простынях». Но прошло совсем мало времени и ему пришлось испытать трудности походной жизни и разочарования. Он озлобился и разложился больше, чем кто-либо другой. У него, как у меня, не было ни белья, ни вещей в обозе, и потому, грязный и неопрятный по природе, он развёл вшей больше, чем кто-либо другой, так что рыльские земляки запрещали ему ложиться спать близ других. Он был совершенно «придурковатым», не предсказуемым и жестоким, из того типа людей, которых я встречал в рядах Красной армии и которых думал никогда не встретить среди белых. Меня этот хулиган возненавидел лютой ненавистью, за то, что я по своим убеждениям поступил в Белую армию. Он не мог мне простить, что я не из Рыльска и, что я интеллигент, совершенно чуждый элемент для него, делю все невзгоды рядом с ним и не особенно жалуюсь. Он не мог понять, кто я такой и всячески издевался надо мною, лез в драку на кулачки, чем ставил меня в трудное положение. Драться с ним я считал для себя унизительным, а если не отвечать, он только больше наглел. Конечно, его легко могли остановить другие рыльские добровольцы, но они как земляки, скорее его поддерживали. А тут ещё одно обстоятельство обострило положение. Как-то во время учения поручик Андреев спрашивает меня: «Вы не родственник врангелевского премьер-министра Кривошеина?» «Да, я его сын», — отвечаю я. До сих пор меня никто не спрашивал о семье и не сопоставлял мою фамилию с отцом. Но раз уж спрашивают нужно отвечать правду. Поручик был поражён. «Вот как! А я Вас просто так спросил, совсем не думая, что Вы на самом деле ему родственник. Ваш батюшка известнейший человек и политик!» И помолчав, добавил: «Ничего, имейте терпение, всё восстановится, всё будет по-прежнему!» Я был тронут сочувствием, но не совсем разделял его мнение, чтобы всё было «по-прежнему». Мы ведь сражаемся за Россию новую, а не ту что привела большевиков к власти. Другой аналогичный случай с моей фамилией произошёл чуть позже, когда я заполнял «вопросник» — имя, возраст, место рождения и прочее. В графе «сословная принадлежность» приходится написать правду — дворянин. В Брянском особом отделе я был «крестьянин», но это спасло мне жизнь. Оказывается, что я из всего взвода единственный из дворян. Кто-то увидев, что я написал, советует: «Не пишите так, а то если попадёте к красным, будет плохо!» Да, мне это уже знакомо.