Последние дни наступления - 1

Марш вперёд, Россия ждёт
Дроздовского бригады.

Боевая песня Дроздовцев

Несколько успокоившись от пережитых волнений и освоившись с новой обстановкой, я понял, как я голоден. Ведь за последние три-четыре дня кроме хлеба, да и случайно мне перепадавшей скудной картошки, я более суток вообще ничего не ел и не пил. Я попросил дать мне есть. Мне ответили, что походная кухня с обедом, ещё не прибыла. Тем не менее, один из солдат поделился со мною хлебом, и меня повели в избу, где я напился воды и хозяйка, молодая баба, угостила меня похлёбкой. Я набросился на еду и ел так много, что солдат, который стоял рядом, улыбнулся и сказал: «Не ешь сразу так много, после голодовки это может тебе повредить!» Хозяйка, когда других не было в комнате, спросила: «Скажи, а почему ты к ним перешёл? Ведь у них строже! » Я был огорчён этим замечанием. «Зато у них лучше. А у большевиков, расстрелы, мародерство и голод. Потому я от них и ушёл».

Через час привезли обед. Ну, и конечно я снова пообедал. Мне показалось, что это был вкусный и сытный обед. Но на самом деле, в то время в Добровольческой армии хорошо кормили. По общему мнению, в то время как Красная армия превосходила Белую в смысле техники, вооружения, обмундирования, у добровольцев продовольствие было лучше поставлено, особенно в смысле мяса и хлеба. А то, что у белых был недостаток техники и одежды, меня удивило. Я был уверен и воображал, что англичане снабдили Белую армию всем нужным.

Вернулись два солдата, посланные на разведку. Усталые, с лицами, покрытыми толстым слоем коричневой пыли. И шинели их были тоже в пыли. «Ох уж эта война, — сказал один из них, — нет на свете ничего худшего, чем война». Немного позже слышу, как один солдат рассказывает. Ему было поручено, что-то «реквизировать» у населения, — не то пищу, не то одежду. Его рассказ меня удивил: «Ну я, конечно, первым делом пошёл к попу, грожу ему «давай, а то плохо будет!» «И как тебе не стыдно было требовать у попа, — срамит его другой. — Ведь ему красные «братушки» и так глаза повыцарапали». Очевидно, первый только недавно попал к Белым из Красной армии и не разобрался ещё в настроениях.

После обеда мы движемся вперёд в северо-восточном направлении. Подвод крестьянских, как обычно, не хватает. На них кладут вещи, а большинство идёт пешком. Я иду в этой колонне. Мне ещё не выдали винтовку, говорят, что меня отправят для проверки в какой-то штаб. У меня узкие сапоги, и после вчерашнего суточного «марш-броска», я не могу идти, так разболелись ступни ног (в общей сложности я прошёл вёрст 50-60). Прошу сесть на подводу, но них едут старшие и мне отказывают: «Должен идти пешком», но потом соглашаются. Мы мирно беседуем, офицеры расспрашивают о «Совдепии». Отношения офицеров и солдат между собой, скорее простые, но уважительные. Солдатам лет под тридцать, видно, они проделали германскую войну. Кто они  — добровольцы, мобилизованные или пленные, а может перебежчики от красных. Понять трудно. Офицеры симпатичные, образованные. К вечеру, пройдя верст десять, ночуем в деревне.

На следующий день, 21 сентября, меня переводят в офицерскую роту (43). Об отправке в штаб для проверки больше речи нет, слишком явно, что я «свой», белый, а не большевицкий агент. Мне выдают винтовку, хотя я с ней хорошенько не умею обращаться, первый раз в жизни держу в руках. Выдают также две ленты патронов, вешаю их на себя крест-накрест. Прошу выдать мне шинель, а то я хожу в одном непромокаемом летнем плаще, а уже наступают холода. Мне говорят, что «у нас» в одежде недостаток, вот когда добудем у пленных красных, тогда выдадим. Я новое обмундирование получил через две недели, тонкую, не зимнюю шинель, так что стал носить сверху мой плащ. В таком виде я был похож на чучело. Поручик Андреев много раз говорил мне не делать этого, но я отвечал: «Не могу, замерзаю. Дайте шинель потеплее». В офицерской роте было тогда около 80 человек. В первых трёх взводах действительно офицеры, в четвёртом взводе, куда меня зачислили, было четыре-пять офицеров, остальные 15-18, добровольцы. В послеполуденное время получилось известие: Дмитриев взят нами! (44). Никакой артиллерийской стрельбы мы, однако, за весь день не слышали. Грузимся на подводы и через несколько часов приезжаем ещё до темноты в Дмитриев. Размещаемся на ночь в каком-то большом каменном доме, спим на полу. Странно, но и радостно ощущать, что Дмитриев, где я был всего два дня тому назад, теперь в наших руках. И теперь я не прячусь, а могу спокойно ходить по его улицам.