Многие из моих друзей были уже на свободе, а я всё ждала. О моём деле не говорилось ни слова. И вдруг случилось происшествие, которое почти разбило все мои надежды на освобождение. В начале марта 1953 года меня вызвали к начальнику политотдела лагеря. Вызов не мог предвещать ничего хорошего. Я очень нервничала. В конторе меня принял любезный незнакомый офицер, даже усадил на стул. Он вынул из портфеля толстую пачку бумаг, легонько по ней похлопал и сказал:
— Это протоколы ваших допросов. Мой начальник послал их сюда из Москвы, чтобы я выяснял, как вы себя чувствуете. Есть ли у вас жалобы?
Я ответила, что никогда не жалуюсь, зная, что это бесполезно. Он начал хвалить мой ум, а я знала по опыту, что это — тревожный признак. Он сказал, что прочитал все протоколы допросов и знает обо мне очень многое. Даже то, что я владею несколькими языками. Потом вдруг спросил:
— Вы бы смогли написать письмо по-английски?
Я ответила утвердительно и спросила:
— Кому это письмо будет адресовано?
— Это неважно. Можете писать всё что угодно, но не упоминайте, что вы находитесь в лагере. Вы должны написать, что находитесь в Саранске. (Столица Мордовской АССР.)
Когда я спросила, по какому адресу писать, он сказал:
— Адрес напишем мы. — И добавил: — Вы скоро сможете вернуться в Москву и там жить нормальной жизнью. Получите всё, что вам нужно.
Под конец он сказал, что идёт сейчас в комендатуру и что увидимся мы с ним на следующий день.
Я не спала всю ночь, обдумывала положение. Ясно одно: если я откажусь написать письмо — меня убьют. Казни в то время в Потьме совершались ежедневно. Если же соглашусь, результат будет тот же, потому что, выполнив задание, я стану госбезопасности не нужна и даже опасна. В одном я не сомневаюсь: я никогда не унижусь сделать что-нибудь по приказу Сталина или Берия[1].
Свободное копирование
