Наступил май. Светило солнце, в Котласе стало теплее. Нас, женщин из Москвы, поселили в огромном хлеву. Пол был покрыт толстым слоем сена. Хотя нам, по правде говоря, было уже безразлично, где жить, здесь всё же было лучше: двери и окна можно было держать открытыми днём и ночью. В этом хлеву на сене мы и ждали этапа. Рядом со мной спала сербка Надя Кубурич[1], муж её представлял в Коминтерне компартию Югославии, делал переводы с русского на сербский[2]. Он тоже был арестован, жив ли он — она не знала. Её саму взяли позднее, обвинили в шпионаже.
Надя Кубурич была уравновешенная, умная женщина. Между нами завязалась дружба.
Мы дышали свежим воздухом, даже загорали на солнце, смотрели из окна во двор. Внутри зоны мы имели право перемещаться свободно, а за оградой ходили охранники с собаками. Однажды охранники стали что-то строить перед самым нашим окном. Через два дня строение было готово — это оказалась небольшая башня. Выстроена она была прочно, из хорошей древесины. Окон не было, лишь очень плотная дверь. Наверху, у крыши, находилось отверстие сантиметров в пятнадцать, забранное крепкой железной решёткой. Мы каждый день следили из окна, гадая, для чего эта башня.
Когда всё было готово, конвоиры ввели в нашу зону группу молодых парней, лет двадцати или моложе. На них были только рваные трусы. Их заставили войти в башню, дверь заперли. Солдаты поставили прямо перед нашим окном водяной насос, пропустили длинный шланг через решётчатое окно и стали качать в башню воду из ближайшего пруда. Они трудились изо всех сил. Мы слышали, как парни кричали: «Откройте!» Насос работал безостановочно, крики становились громче: «Перестаньте качать! Вода уже выше колена. Уже по пояс… перестаньте!.. остановитесь!.. выпустите воду! — мы по горло в воде, захлёбываемся…» Но солдаты, не обращая внимания на крики, продолжали качать, пока не стало тихо. Мы с ужасом переглядывались. Прошло много времени, и дверь открыли. Из башни хлынула потоком вода, она вынесла во двор трупы. Солдаты их унесли, а вода ушла в землю. Лагерная жизнь продолжалась.
В Котласе заключённые не работали, но многие женщины сами просили дать им работу. Раз они чистили картошку за ограждением, а когда возвращались, через щель в заборе соседней зоны какой-то мужчина спросил обо мне. Женщины сказали, что знают меня, он их просил помочь увидеться. В нашей зоне женщины образовали пирамиду, я влезла на самый верх и громко спросила, кто хотел меня видеть. Как же я удивилась, увидев Станко Сапунова, с которым встречала Новый год, 1938-й. С тех пор прошёл год и четыре месяца. Станко попытался меня ободрить, сказал — не надо волноваться, такое положение долго продлиться не может, скоро мы все вернёмся домой.
Со своей пирамиды я увидела ещё двоих знакомых. Один был военврач доктор Душманн, которого я позднее встретила ещё раз. Он получил двадцать пять лет «за убийство Максима Горького». Я думаю, он никогда и не видел Горького. Второй был высокий чин НКВД, латыш Мутчулан, с ним я познакомилась через его жену, она тоже была из Латвии, работала секретарём в отделе международных связей Коминтерна. Когда я через восемь лет вернулась в Москву, узнала, что Мутчулана расстреляли в Котласе, а жена его казнена в Москве.
Свободное копирование
