Весной 1930 года я присутствовала на заседании американской комиссии Коминтерна, созванной моим мужем. Заседание вёл он сам. Участвовали Мануильский, Пятницкий и Эверт, из американцев — Уильям Фостер[1], Джей Ловстон[2], Эрл Браудер[3] и два известных американских коммуниста, по национальности финны, Хенри Пуро[4] и Матти Тенхунен[5] — они представляли Нью-Йоркский финский рабочий союз. Были на заседании Мауно Хеймо и ещё несколько человек, имён которых я уже не помню. Комиссия разбирала конфликт, возникший между компартией США и финским рабочим союзом. Компартия США постоянно подвергалась резкой критике за то, что распалась на множество группировок, не сумела привлечь коренное американское население в свои ряды. Открывая заседание, Отто сказал, что руководство компартии США тратит на внутренние конфликты больше сил и времени, чем на борьбу с капитализмом.
Первым слово взял Эверт, один из руководителей германской компартии, член Исполкома. Он только что провёл месяц в США, пытаясь уладить разногласия в компартии и выяснить, почему так мал приток новых членов. С едким сарказмом Эверт вначале высмеял американскую компартию, которая якобы так слаба, что ни один уважающий себя рабочий не хочет в неё вступать. Затем он продолжал:
— За всё время моей работы я не раз расследовал внутрипартийные конфликты, и мне всегда удавалось выяснить их причины. Но в компартии США внутренняя борьба стала целой наукой, конфликты настолько многоступенчаты, что в них не суждено разобраться никому. Можете посылать в Америку кого угодно — ни один человек не сможет найти правых и виноватых. В чём причина кипения? Ясно одно: во внутрипартийной борьбе участие принимают все — вплоть до почтальонов! Однажды вечером Фостер собственноручно опустил около дома письмо в почтовый ящик, а на следующий день его конкурент Ловстон получил по почте копию этого письма! Никто не в состоянии объяснить, отчего и как началась эта борьба, и, значит, никто не сможет найти способа её прекратить.
Следующим выступал Мануильский, он предъявил обвинения председателю партии Фостеру. В партию не привлекают новых членов, сказал он. Американские рабочие охотно вступают в профсоюз, но не в компартию. Мануильский резко критиковал Фостера:
— Ты, товарищ Фостер, пришёл из международного профсоюзного движения, и твоя позиция доказывает, что ты и теперь всего лишь профсоюзный деятель и останешься им навсегда. Ты никогда не сможешь стать хорошим коммунистом. Ты, видимо, и не понимаешь, что такое коммунизм.
На это Фостер ответил так же резко:
— Я действительно опытный профсоюзный деятель. Меня закалил профсоюз, и вот такой я теперь есть. Всем известно, что из крутого яйца яйцо всмятку уже не получится!
Замечание Фостера вызвало смех и аплодисменты. Компартия США постоянно нуждалась в деньгах. В неё входили в основном рабочие-иммигранты, и взносы они платили далеко не всегда. Коренные американцы вступали в партию редко. Зато бесчисленные иноязычные клубы и союзы, в которых иммигранты встречались, чтобы поговорить на родном языке о своей родине, были богатыми организациями. Почти у всех выходцев из Европы были свои национальные союзы в Нью-Йорке и их филиалы во всех крупных городах страны. Многие имели гораздо больше средств, чем компартия, поэтому коммунисты стремились привлечь эти организации в партию. Тогда финансовую помощь, регулярно поступающую от Коминтерна, можно было бы сократить. Но пока что в партию вступали только еврейские организации.
Коммунисты очень интересовались и финским рабочим союзом. Это была разветвлённая, богатая, в основном неполитическая организация. Штаб её находился в Нью-Йорке, а филиалы — во всех районах США, где жили финны. Союзу принадлежало большое здание «Хаал» в восточной части Нью-Йорка, в Гарлеме, на 125-й улице. Здание было приобретено за счёт ссуд, выделенных членами союза. В нём было немало помещений: комнаты для собраний, баня, ресторан, театр и большой актовый зал, сдача их в аренду приносила к тому же неплохой доход. Финскому союзу принадлежало пять независимых в экономическом отношении газет, тогда как партийная газета «Дейли Уоркер» существовала только за счёт субсидий Москвы.
Правда, многие члены правления финского союза были членами компартии (Хенри Пуро входил даже в политбюро), хотя правление в целом относилось к действиям партии с недоверием. Партия, например, проводила в «Хаале» партийные собрания, но платить за аренду помещения отказывалась. Коммунисты также требовали, чтобы каждый член финского союза, принятого в партию как коллективный член, платил партийные взносы, и чтобы финны выписывали «Дейли Уоркер» независимо от того, знают они английский или нет. Такое отношение вызывало среди финнов вполне понятное недовольство.
На заседании в Москве Пуро и Тенхунен о своих претензиях почти не говорили. Зато секретарь компартии США Браудер поносил финский рабочий союз за самоуправство, уверял, что деятельность его направлена против интересов партии.
Однако руководители Коминтерна приняли сторону финнов: они считали, что финский союз имел большее право на независимость, чем еврейский. Обосновывалось это тем, что финны и у себя на родине, и в других странах всегда были настоящими рабочими, а еврейские коммунисты Нью-Йорка в большинстве своём — мелкие лавочники, бизнесмены, нанимающие рабочую силу. По московским понятиям, это были капиталисты, эксплуатирующие рабочий класс. Так было в теории. На практике же всё выглядело иначе: евреям простили все их капиталистические грехи, ведь их союз переводил в партийную кассу немалые суммы. Именно поэтому среди функционеров партии оказалось немало евреев.
Заседание шло напряжённое. Руководство Коминтерна пришло к выводу, что компартия США действовала неправильно, стремясь вовлечь в партию целые организации. Этим был нарушен устав Коминтерна, принятый на третьем конгрессе. Партия имеет право — и даже обязана — вести пропагандистскую деятельность среди иммигрантов, но недопустимо вести приём коллективных членов, а потом требовать, чтобы каждый из группы платил партвзносы или выписывал газеты, которые не может прочитать.
Свободное копирование
