Голод 1933 - 18

К председателю РИКа зашел живший в следующем доме заместитель начальника политотдела по работе в ГПУ. На его петлицах красовалось два ромба. Говорили, что эти ромбы политотдельские гепеушники навешивали себе произвольно, т.к. по своему положению они не могли быть выше начальников районных отделений ГПУ, носивших три "шпалы". Наоборот, поскольку объем деятельности районных отделений был больше, то заместители начальников политотделов должны были бы носить не больше двух "шпал". Но так как политотделы были учреждены как "глаза и уши" ЦК партии и должны были непосредственно сноситься с ЦК, и т.к. на работу в политотделы посылали отборных политических работников и отборных работников ГПУ, то эти последние и драли нос даже больше, чем полагалось. Этот гепеушник был плешив и председатель РИКа называл его в шутку "чубатый". Чубатый оказался не ахти грамотным человеком и, должно быть, он получил столь высокое назначение в политотдел отнюдь не за свое умение вылавливать в чем-либо провинившихся, а попросту за умение делать виновным любого попавшегося. Будучи украинцем, но желая разговаривать по-русски, он отчаянно искажал русский язык. Повествуя о своих проделках, Чубатый не преминул похвастаться последней победой над "врагом": "Поп такой-то церкви в воскресенье произносил проповедь перед народом, которого в церкви было человек 100. Он сказал в своей проповеди: "Бог нам послал наказание в виде голода за грехи наши. Я призываю вас, братья и сестры, покайтесь, молитесь усердно Богу и он помилует нас". У меня есть хорошие ребята "стукачи" (агенты-доносчики). Они все это дословно записали, находясь в церкви, и немедленно сообщили мне. Я сразу арестовал попа. Спрашиваю: "Ты зачем контрреволюционную агитацию ведешь?" А он прикидывается, что не понимает, какая это может быть агитация. Я над ним бился два дня. Я ему "чертей давал" и половину бороды вырвал, никак не хочет признать, что его проповедь была антисоветской. Только сегодня перед вечером, когда я заложил его лапу между дверей да прижал как следует, тогда лишь он признался, что проповедь его носила антисоветский характер и ставила целью сорвать посевную кампанию. Следствие закончено и завтра он будет отправлен в Киев. Начальник политотдела лезет не в свое дело. Хотя я его заместитель, но имею же я право вести самостоятельно оперативную работу. К нему пришла делегация насчет попа. Он ко мне. Я ему и объяснил, за что я того арестовал .Тогда он рассердился и говорит: "У тебя головы нет, раз ты не нашел никаких обвинений поумнее." А я ему отвечаю: "Ничего, что у меня нет головы, зато диктатура на боку." (и похлопал себя по кобуре револьвера). Он плюнул и ушел."

Предрика попытался также убедить Чубатого в том, что у него, по-видимому, истребуют более веских обвинений, для того чтобы этого священника посадить "покрепче". "Ну что ж его придумать?" - спрашивал Чубатый. "Вот если бы он сказал, что кара Божья послана за то, что в воскресенье и в праздники в церковь не ходят, а работают в поле, тогда дело другое, тогда можно было бы хорошее дело ему состряпать за срыв посевной кампании". Чубатый даже ударил себя по лбу и подскочил: "Вот уж действительно, у меня головы нет! Да если он так и не сказал, так мог бы сказать. Завтра же вызову своих ребят и спрошу их. Да все равно, сказал, не сказал, напишут, что сказал и крышка попу". Миша спросил Чубатого, что из себя представляют его сексоты (секретные сотрудники, информаторы). "Что угодно, - сказал Чубатый, - люди умирают с голоду и готовы за кусок хлеба родного отца продать. Можете себе представить, как они стараются что-либо подслушать или подглядеть и как спешат ко мне в надежде получить в вознаграждение кусок хлеба. В качестве агентов мы используем и людей из чуждых элементов, например, бывших кулаков или разных лишенцев, как то: бывших лавочников, церковных причетников, как пономари, дьячки, звонари, а также замешанных в разных политических партиях, какие были еще во время революции. Этого вызываешь, предъявляешь ему какое-либо обвинение, хотя бы в антисоветской агитации, и говоришь, что он уже больше домой не вернется, а будет расстрелян или заключен где-либо в концлагеря без права переписки с семьей. Имущество же его будет конфисковано, а семью сошлем в Сибирь. Он начинает плакать, молить. Иной не страшится ссылки, но просит не отрывать его от семьи. Вот так нащупаешь его больное место и он твой. Притворишься, будто его мольба трогает тебя и якобы начинаешь обдумывать, как поступить с ним. Иной в это время стоит перед тобой на коленях, а то ноги целует, надеясь умолить. И вот делаешь, наконец, вид, что пожалел его и говоришь: ладно, мол, я жалею твоих детей и оставляю тебя в покое, но ты должен мне служить. Хорошо будешь служить, будешь спокойно сидеть на месте, если же неисправен будешь или прохлопаешь что-либо, о чем должен был немедленно сообщить, пиши - пропал. Ну и многие из таких людей в порядке " искупления вины" перед советской властью готовы в лепешку разбиться. Но таких осталось слишком мало, редко кого найдешь, поскольку они постепенно уничтожаются. Из таких, кого используешь, как и этих чуждых в порядке "искупления вины", можно назвать бывших коммунистов или же тех, кто имел переписку с заграницей, или сам когда-нибудь был заграницей, как например в плену, или побывал в Америке, все равно, хоть это было и до революции. Конечно, сюда относятся воры и прочие преступники. Все эти категории находятся на учете ГПУ и мы их по мере возможности используем, а при получении разверстки на изъятие, какое например будет перед первым мая, многие из них будут изыматься. "Искупающим вину" не надо и кусок хлеба давать, они и без вознаграждения довольно исправно служат. Некоторым агентам даешь задание вести антисоветские разговоры, вызывая на откровенность других людей. Бывает, даешь конкретное задание перед кем специально вести такой разговор, если тебе нужно этого человека прощупать. Иногда при посредстве толкового агента получаешь очень хорошие результаты. Случается, что и самого агента за эти его провокационные разговоры убираешь, отправляя в ссылку, поскольку он себя скомпрометировал и оставление на месте означало бы вызвать подозрение у окружающих и сделать их настороженными ко всем, ведущим антисоветские разговоры." Когда Чубатый ушел, председатель райисполкома смеясь, заметил: "Не знаю только, как этот плешивый работает со своими агентами, не так ли, как бывший здесь когда-то уполномоченный ГПУ, который бывало соберет всех своих стукачей разом. И вот толпятся в ГПУ пара сотен их, боясь друг с другом заговорить и в глаза взглянуть, поскольку каждый из них строжайше предупрежден и связан подпиской о том, что если он раскроется как агент, его ждет тюрьма, а то и расстрел. Своей настороженностью, молчанием и испуганным видом они себя друг перед дружкой выдавали и каждый узнавал таким образом всех своих засекреченных коллег." И дальше продолжал: "Кроме районного ГПУ и этого политотдельского, политотделы также имеют своих "стукачей", как общих для политотдела, так помимо этого и каждый политотделец имеет своих особенных.

Даже помощница начальника политотдела по женской работе и та имеет свою агентуру среди женщин. Политотделы имеют чрезвычайно большие полномочия, являясь непосредственными агентами ЦК партии и снабжение продовольствием и одеждой получают они через ГПУ. Они обеспечены значительно лучше нас, районных работников, и денежные оклады их выше. Если район плохо выполняет финансовый план, то я и все мои сотрудники, а также сельсоветы, учителя и все прочие работники, находящиеся на районном бюджете, по несколько месяцев не получаем жалованья. Политотдельцы же находятся на бюджете ЦК партии и избавлены от всяких подобного рода неприятностей. Будучи прекрасно обеспечены, политотдельцы ведут довольно разгульную жизнь. И не только те, которые не имеют с собой жен, а пожалуй все. Свято охраняемая девическая целомудренность в недалеком прошлом, ныне потеряла свою ценность, по крайней мере среди значительного числа населения. И вот молоденькие хорошие девушки и даже девочки становятся добычей распутных политотдельцев и за кусочек хлеба отдают свою девственность. Да этим собственно занимаются не только политотдельцы, а и многие наши районщики и председатели сельсоветов, и прочие сельские коммунисты. Они превращаются как бы в общественных быков и пользуются лучшими девушками направо и налево за тот же кусочек хлеба. Все это печальная действительность, порожденная голодом.