Седьмого августа 1932 года был издан Центральным Исполнительным Комитетом закон, карающий за расхищение социалистической собственности, объявленной "священной и неприкосновенной". Таковой неприкосновенной социалистической собственностью являлся отныне хлеб для вырастившего его колхозника. За горсть зерна, унесенную колхозником в кармане с молотильного гумна, советский суд приговаривал его если не к расстрелу, то к десяти годам каторжных работ.
Такая же кара ожидала всякого рабочего многочисленных пищевых фабрик, находившихся в Одессе, осмелившегося что-либо унести или даже съесть на производстве. Большинство конфетных фабрик, консервных заводов, сахарных и винодельческих заводов, макаронных фабрик работали на экспорт. Город же, вырабатывающий все это, не смел мечтать о его употреблении.
Исключение составляло начальство. Закрытые распределители не имели разве что птичьего молока. Они снабжали высших партийных сановников города. Такие же закрытые, то есть недоступные для народа, магазины обслуживали ГПУ и командно-политический состав Красной Армии. Через такие же магазины эти категории снабжались первоклассными промышленными изделиями: обувью, одеждой и проч., вплоть до патефонов и карманных часов, являвшихся предметом роскоши. И все это отпускалось по дешевым ценам. Обычно эти магазины имели вход не с улицы, а со двора, не имели никакой вывески и вход их охранялся стражей.
За этими распределителями наивысшей категории следовали другие, более низких категорий для начальства меньших рангов. Несравненно беднее последнего из них были Церабкоопы, снабжавшие рабочих, редко когда имевшие что-либо, кроме хлеба. Нормы хлеба для разных предприятий были также разные. В то время как рабочие январских? мастерских получали по 2 фунта хлеба, рабочие какого-либо деревообделочного или трикотажного предприятия получали вполовину меньше. Администрация пищевых заводов обычно кое-что дополнительно отпускала для своих рабочих, правда исключительно из худших сортов продукции, к тому же бракованной.
Но это возможно было только лишь до издания закона от 7-го августа 1932г. После этого такая практика повлекла бы за собой расстрел или каторгу для администраторов завода. Служащие низших категорий - делопроизводители, счетоводы, машинистки, плановики - снабжались еще хуже последних категорий рабочих. По этой же категории снабжались профессора и преподаватели высших и средних школ. Кустари снабжались еще хуже. На последнем месте по снабжению были кустари-одиночки, не желавшие пока идти в артели, зарегистрированные на бирже труда безработные, старики, находившиеся на соцстрахе, больные, инвалиды. Каких бы то ни было частных предпринимателей или даже мельчайших торговцев, каковыми так богата была Одесса при НЭПе, почти не было уже. Они были задушены экономически и лишены избирательных прав как паразиты и эксплуататоры.
В соответствии с законом от 7 августа производились многочисленные судебные процессы как в городе, так и особенно в деревне. Судебные процессы проводились открыто в присутствии большого количества людей. Бесконечно устраивались показательные суды и в селах, и на всех без исключения заводах. На эти процессы силой сгонялись все жители данного села или же работники завода с тем, чтобы поглубже пронизать каждого из них страхом перед смертельной карой за самое незначительное "хищение" социалистической собственности.
Приезжающие с хлебозаготовок горожане рассказывали о многочисленных жертвах закона от 7/8. Один рассказал мне, как была предана суду женщина, у которой в кармане обнаружили семечки подсолнуха, когда она возвращалась с поля. Суд присудил ее к 10-ти годам каторжных лагерей. Она пыталась убедить суд, что эти семечки были взяты ею еще из дому (поскольку она имела в огороде подсолнухи) вместо хлеба, которого у нее не было. Но суд имел приказ беспощадно карать, чтобы у других наперед выбить даже мысли из головы о присвоении "священной социалистической собственности", будь это хоть початок кукурузы или гроздь винограда, или одно яблоко.
Придя домой, муж осужденной сел к столу, в великом горе схватившись за голову, и так и не встал больше с места. Осталось шесть детей, старшему из коих едва исполнилось 13 лет. Лишившись матери и отца и не имея дневного пропитания, они ушли бродить в поисках скорой и неминуемой смерти. Аналогичных процессов по области в короткий срок насчитывалось многие тысячи.
Свободное копирование
