Мое настроение тех дней хорошо передает письмо, посланное мною 14 октября 1920 г. Екатерине Сергеевне Шаумян. (Мне приятно отметить, что это и другие письма бережно хранились Екатериной Сергеевной. В день моего семидесятипятилетия сын Шаумяна Сергей подарил мне их, доставив большую радость.) «Как и следовало ожидать, — писал я, — здешние «верхи» сразу же заняли ко мне скрыто враждебную позицию как к «назначенному генералу», который хочет ими «верховодить». И в общем создалась очень неприятная обстановка. В первые дни мне никакой работы не давали, и после десятидневных размышлений они решили, пользуясь решениями последней Всероссийской конференции о назначенстве, вопреки направлению ЦК дать мне такое место, где бы я не мог влиять и руководить партийной работой. Они назначили меня в президиум губисполкома. И если целых десять дней у меня не было почти никакой работы, то за последние два-три дня дел появилось много: мне дали самые важные и трудные отделы губисполкома — совнархоз, финансовый, продовольственный и земельный отделы, а также гублеском, губтоп и пр. Работаю, посмотрим, что из этого выйдет».
На меня возложили также руководство губернской газетой, проведение кампании «помощь фронту», а в начале ноября назначили заведующим агитпропотделом губкома, поручили вдобавок руководство союзом молодежи и национальным отделом.
Ни от каких обязанностей, которые мне предлагали, я не отказывался, только удивлялся, что за человек Ханов! Все экономические отрасли работы исполкома он взвалил на мои плечи. Работой ЧК и губвоенкома руководило непосредственно бюро губкома. Отдел образования возглавлял член губкома Таганов — учитель, хорошо знающий свое дело. Самому же Ханову практических дел, по существу, не оставалось.
Я предполагал тогда, что он перегружает меня или для того, чтобы иметь козла отпущения на случай обнаружения недостатков в работе, или по своей лености, о чем ходили слухи, а возможно, что и по двум этим причинам, вместе взятым.