лужба в Сапожке была от начала и до конца неудачной. Прежде всего по дороге от железнодорожной станции до Сапожка я чуть не замерз, так как был легко одет. Пальтишко на «рыбьем меху», ботиночки и чуть ли не шляпа на голове. Около трех часов на крепком морозе с ветерком, что-нибудь да значит.
Словом, когда мы въехали, наконец, на постоялый двор, я сам без помощи ямщика перебраться из саней в дом не мог. И наперекор правилам, я первым образом забрался на печь, выпил стакан водки и наслаждался чувством оттаивания. Было такое чувство, как будто в теле моем постепенно оттаивала глыба льда. В общем, отделался я в этом случае благополучно.
Новая служба встретила меня как-то неласково. Бухгалтер повел себя, как очень большой начальник, а конторщики и счетоводы надутыми. Я кому-то перешел дорогу в продвижении по служебной лестнице и, хотя постепенно отношения несколько налаживались, все же я всегда чувствовал всяческие уколы и подсиживания, что было нетрудно сделать, так как опыта в бухгалтерском деле у меня было еще мало.
Через месяц-два я имел возможность вызвать к себе семью, к приезду которой я деятельно готовился, то есть сделал кровать с пружинным матрасом, стол и столик, три табуретки, разные полочки и тому подобное. Так что, когда приехала жена с сыном, у нас уже была некоторая обстановка. На покупку у нас капиталов не было.
Сын к этому времени стал толстый, тяжелый и, когда я ходил с ним гулять, то он заглядывал в каждую калитку, в каждые ворота, в каждую дырочку и, чтобы обойти кругом наш квартал, требовался час времени.
В скором времени нас посетила моя мама. Она встретилась с моей женой и они крепко подружились. Обе они были люди искренние, трудолюбивые и справедливые и обе меня любили. В это время Фаня была беременна вторым сыном.
Скука в этом городишке, поистинне медвежьем углу, была смертельна, и чтобы не обалдеть, я возобновил деятельность драмкружка и было поставлено несколько пьес, в том числе «Без вины виноватые» Островского. Я играл роль помещика-мецената.
Дела по службе клеились плохо. Не то нудная конторская обстановка, не то я сам непривычный к конторскому труду и к затхлости конторских нравов, ни с кем не улаживался в работе: то одергивал бухгалтера, то поскандалил с секретарем управы, словом, меня стали считать беспокойным человеком. А меня действительно ничто от этого Сапожка неудовлетворяло и я томился.
Чтобы как-нибудь отвлечься и развлечься, организовал как-то рыбалку верстах в пяти-шести от города на какой-то речке. Наловили пропасть ершей, сварили вкусную уху, выпили добре. На зорьке поспали и решили двигаться к дворам. Часу в двенадцатом поднялись на взгорье, с которого открывался вид на городок, но еще и до подъема мы заметили над городом много дыма. Когда же поднялись, то глазам нашим представилась картина огромного пожара. Пылал пригород. Не помню его названия. При небольшом ветре в воздухе носились горящие головни, вороха соломы. Товарищи разбежались, кто куда, а я, в свою очередь, устремился домой. Пожар с этой стороны затухал над оврагом, за которым стоял дом, в котором мы жили. Жены с сыном не было. Вещи были вынесены в сад и аккуратно составлены и уложены. Вскоре пришла Феня и наговорила много ужасов. Вышло так, что мы пришли в город к концу пожара. Погорело много строений, имущества. Но обошлось, кажется, без человеческих жертв.
В настоящее время пожары, конечно, есть, но они значительно сократились. Культурный стал народ, что ли. Ведь раньше бывало, когда едешь по возвышенной местности, то обязательно где-нибудь да увидишь столб дыма. Россия теряла в огне огромные ценности. Народ терял свой труд, терял благополучие и все-таки горели беспрерывно деревни, села, города. Достаточно вспомнить, как выгорела в 1921 г. часть Саратова — Соколова гора. Тогда пострадало около тридцати тысяч человек, лишившихся крова и потерявших все имущество.
Пожар в Сапожке вызвал бурное заседание земского собрания. Началось с того, что представители с мест указали на недопустимо халатное отношение земства к борьбе с пожарами. Управа, состоявшая из избранных лиц, слагала вину на городское и сельское самоуправления (сходы) и тому подобное. Затем дело перешло на народное образование. Зажиточная часть собрания — чиновники, помещики — внесли предложение о постройке в городе прогимназии, остальные депутаты выдвинули предложение (требование) строительства школ повышенного типа не в городе, а в крупных cелках. В этот спор вовлекся кем-то и я, поддерживая требования крестьян. В кулуарах произошла у меня схватка с братом председателя управы — помещиком Кольбергом. Эта схватка была явлением совсем необычным. Чтобы мелкий чиновник посмел спорить с власть имущим, было в Сапожке неслыханным делом. И мое выступление мои коллеги расценивали, как сумасбродное дело, ожидать от которого ничего хорошего нельзя.
Кстати, надо упомянуть, что по каким-то законам моя служба должна была быть утвержденной в губернии и почему-то это дело затянулось, хотя я в это время как будто на счету полиции не числился.
Но после этого земского собрания скоро пришло решение: «От службы освободить».
Сказать по совести, я был рад такому решению, потому что за прожитые там полгода, Сапожок мне опротивел. Самому сниматься с места было как-то неудобно.
Правда, хотелось как-то возразить на это «отказать», но овчинка не стоила выделки, да и губернатора переспорить было немыслимо.
Свободное копирование
