Мое детство связано с нашим двором. Двор был замощен булыжниками и лишь несколькими оставшимися панельными плитами, ведущими к двум флигельным лестницам. Вся проезжая часть улиц тоже замощена булыжником, а возле домов проложена панель, состоящая из плоских блоков Пудожского камня.
Особых удобств во дворе не было. Существовала одна бетонированная емкость - яма, которая один раз в неделю выгребалась ассенизатором в бочку на телеге с лошадиной тягой. Канализация существовала, только для слива дождевой воды, которая была соединена с уличной канализационной системой. Говорили, что эта труба была изготовлена толстых досок мореного дуба и её заменили уже в пятидесятые годы на металлическую трубу.
С устройством водопровода в квартирах, а следовательно, и слив из отхожих мест, стал выходить в общую канализацию. А она выходила в обводный канал и Итальянский пруд, а также просто в Финский залив, в северной части города. Осталось единственное место для купания, у стадиона на кончике города. Вначале нашей жизни в этом доме, воду брали в ведрах с единственного водопроводного крана находившегося в одном углу двора, в другом углу размещалась помойная яма с двумя дверцами. Рядом с водопроводом размещалась коммунальная прачечная. Пользование прачечной было по записи, производимой дворником. На определенный день записывались две-три хозяйки. Этому предшествовали заготовка дров, нагрев воды для кипячения. Обычно стирка проходила ночью, а утром это белье вывешивалось на верёвках по всему двору, или если была плохая погода на чердаке дома. В хорошую погоду детям не куда было деваться все устремлялись на улицы или в парки города.
Вслед за водопроводом и канализацией жители дома получили электрическое освещение. Правда городская электростанция, расположенная на южной стороне Итальянского пруда, была недостаточной, чтобы снабдить город энергией, поэтому расходование её было под строгим учётом. Специалистами определялось, какой мощностью можно пользоваться в том, или другом помещении и электропатрон, опечатывался, вместе с узаконенной электролампочкой. Других электронагревательных приборов в квартире не было. Существовала в городе и портовая электростанция, более мощная, но она обеспечивала военные объекты и предприятия ремонта военной техники. В одной из комнат, чтобы производить какие либо работы и делать уроки, в проводе имелся специальный блок, который обеспечивал приближение осветительной лампы ближе к столу, на котором можно работать.
И наконец, в начале 30 годов в квартирах появилось радиовещание. Тарелка громкоговорителя посвящала нас в события страны, веселила песнями, вела местные радиопередачи.
Мой отец коммунист Ленинского призыва, однажды возвратился домой и его трясущиеся руки тянутся к портрету В.И Ленина. Он снимает портрет со стены и в место его в ту же рамку помещает портрет нового партийного руководителя Иосифа Виссарионовича Сталина. Мы видим на портрете образ вождя партии и государства с приподнятой рукой, выступающего на одном из заседаний руководства партии. В жизнь и сознание людей, каждого из нас само слово Сталин, как-то втекает строго и зримо. Вспоминаю, как в последствии начинают пестреть центральные газеты траурными полосами, как-то вдруг один за другим начинают умирать известные соратники Ленина. Отец стал возвращаться глубокой ночью с партийных собраний. Начались так называемые чистки партийных рядов. Отец остался в рядах ВКП (б), да еще в роли секретаря партийной ячейки.
Какими нам быть в такой семье, папа большевик, мама неграмотная женщина, которая даже не вникает в общественную жизнь, ей хватает забот с нами тремя мальчишками, растущими и требующими кушать все больше и больше. Пошли в ход семейные драгоценности, а их и было, что обручальные кольца да мамины серебряные сережки. На эти вещи в Торгсине были приобретены 2 четверти подсолнечного масла (четверть 3,5 литра) и какие-то крупы. С продуктами в эти годы, для большинства семей, было тяжело.
Часто вспоминаю разговоры взрослых о КВЖД. Совсем малышом, сижу под столом, а за столом сидит отец со знакомым красноармейцем, призванным в территориальное военное формирование и ведут разговор о своих мнениях по этому конфликту. Дальний восток далеко, известия доходят слабо, а из-под стола вдруг раздается голос мальчишки с резкой критикой белокитайцев. Взрослые извлекают меня из-под стола, дают подзатыльник, вот еще один политик объявился. Но как мне быть, если ежедневно слышу слова песни: "Вперед особая, Дальневосточная, под звуки вражеской пальбы...". Мы мальчишки уже разыгрываем сцены операций, с изготовленными из бумаги фигурками тощих белокитайцев и статных упитанных красноармейцев, в неизменных буденовках. В середине 30 годов, даже мы дети, стали воздерживаться выражать свои мысли по международным вопросам.
