Громадная площадь обнесена забором и разрисована колючей проволокой. Расселили в лёгкие помещения со сплошными трёхярусными нарами.
Расположен пересылочный лагерь на возвышенности, и часть города была довольно-таки, внизу. Народу в зоне несметное количество. Внизу, от пересылки, дымилась солидная труба. Как в то время, "знатоки" говорили, что это работает крематорий на безотходном сырье пересылаемых. Утверждать не могу. Дым видел, сам там не был.
Как в то время говорили, что в это время на пересылке находился в то время хорошо известный писатель романа "Человек меняет кожу" Бруно Яченский. А на встрече с писателями мне повезло. Следуя с Винницы у нас в вагоне, уже был писатель. Фамилии уже, за истечение 50-ти лет, не могу вспомнить. В одной бригаде, на прииске, также был писатель, написавший, если не ошибаюсь, "Жатва" или "Хлеб", или "Жаркое лето". Фамилия, если не изменяет память, начиналась на букву Ш. На прииске им. Ворошилова, он после освобождения из лагеря работал на радиоузле и вёл литературную подработку передаваемого материала. Борис Таран до ареста также начал пописывать. В вообще-то пописывающих было из репрессированных много, как, например, Остап Вишня, Галина Серебрякова, произведения которых мне довелось прочесть.
Пароход наш назывался "Кулу". Вот на этом-то "Кулу" я седьмым рейсом через пять суток прибыл в бухту Нагаево. Город Магадан только начал строиться.
По пути из Владивостока до Нагаево за пять суток было тихо и штормило, до 9-ти баллов. На палубу выходить разрешалось только по естественной необходимости, при надзоре охраны. Во время шторма большинство переболели морской болезнью. Самое же большое неудобство было в отсутствии питьевой воды. Приходилось пользоваться всякой утечкой воды из трубопроводов. Трубопровод во множестве местах парил, подтекал, вот это мы и собирали, охлаждали и пили. Питьё тошнило пьющего. Жмурились, но пили.
Прибыли в бухту Нагаево, и сразу - в Санпропуск. Здесь ещё не пройдя пропускник, являлись какие-то молодчики и нахально, силой приглядевшуюся им вещь конфисковывали. С меня взятки были гладки, а перешитую пограничную форменную фуражку сдёрнули. Был у меня ещё чемодан-сундучок, сделанный мной самим ещё в отряде, будучи командиром отделении сапёрного взвода, такие "уплыл". Шинель же, как в условиях севера, потеряла всякую ценность, пришлось её бросить в предбанник.
Одели во всё новое, но далеко не соответствующее северным условиям. На ноги - ватные, стёганые бурки, подшитые войлоком. Одежда - ватные брюки и ватный бушлат. На голову и на руки - ватная шапка и ватные рукавицы.
Помывшись в Магадане в первых числах ноября 1937 года, в следующий раз пришлось попасть в довольно-таки примитивную баню в 1939 году.
Из Магадана меня на место работы, отправили в декабре. В это время стояли очень сильные морозы. Отправляли в грузовых машинах, чем-то обшитых, кузовах. Стояла печь "буржуйка" из металлической бочки из-под горючего. Топки с места старта дали мало, а в дороге взять негде. Задняя стена кузова ничем не зашита, вот так и добирались - мёрзли. Температура в ту зиму была ниже 60°, поговаривали, что приближалась к отметке -70°. По дороге выдавали хлеб, буханку на несколько человек, и делить пришлось поперечной пилой, распиливая.
Направили меня на разведку золота, на речку Золотистая. Стоял на мху собранный из жердей накат, сверху накрыт из таких же жердей, забросанный мхом и кое-каким дерном, а зимой ещё снегом.
Морозы стояли крепкие, ветров совершенно нет и снег не переносило. Заносов и как таковых, сугробов - нет, это и спасало от морозов. В тайге в нашем жилье стояла из бочки печь и мы топили её, когда приходили с работы без перерыва с вечера до утра.
Свободное копирование
