Утром 26-го все изменилось. Приехал начальник ПЭПа и сказал, что дом мал. Вместит триста человек, а нужно шестьсот. Приказал сейчас же принять помещение ЭПа вместе с ранеными. Это оказалось недалеко. Мрачное трехэтажное здание бывшей духовной семинарии Высокие полукруглые окна заделаны фанерой и досками, во многих торчат трубы, из которых валит дым. Солидный подъезд, большие двери и ряд машин с ранеными. Разгружают. Знакомая картина: носилки, торчащие из-под шинелей шины Дитерихса, согнутые сидячие фигуры с разрезанными рукавами шинелей и белыми бинтами. Сосульки на бровях и ресницах. Стоны, чертыхания, просьбы.
Заходим. Двери с тугой пружиной оглушительно хлопают. Вестибюль со сводчатыми потолками. Темно. Едкий дым, влажный туман. Чуть виднеется свет нескольких коптилок. Из вестибюля - вправо и влево - широченные коридоры, тоже со сводами. В два ряда на полу стоят носилки с ранеными, посредине проход, едва можно разойтись. Холодно. В конце коридора бочка, в которой тлеют сырые дрова, и дым валит через дыру. По обе стороны коридора - классы. Окна в них забиты почти полностью - оставлено по одному квадратику стекла. В каждом - бочка с сырыми дровами, труба торчит в окно. В некоторых кровати без матрацев, на них носилки. В других - носилки прямо на полу. В третьих - голый пол. В палатах и коридоре мечутся фигуры в белых халатах поверх шинелей, в шапках.
- Санитар! Дай каску!
Каску... Немецкие каски вместо подкладных суден... Вон несет санитар сразу две - к двери на улицу. Разыскали перевязочную. Очень большая комната. Такой же дым, туман, холод. Посредине стоит бочка, правда, огонь в ней поярче, труба тянется далеко в окно. Вокруг печки кучи дров, две скамейки. Сидят раненые. Три стола, на них перевязывают одетых. Две сестры устало передвигаются, халаты поверх шинелей, в шапках. Врач в такой же одежде сидит за столиком и заполняет карточки. Двое санитаров обматывают шины справа от входа. Слева стоит автоклав, отгороженный вешалками, на них висят шинели. Санпропускник есть, но заложен ранеными. Воды нет. Пить разносят в консервных банках.
Второй этаж еще почти пуст. Окна заделаны, печки поставлены, кое-где топятся. На третьем этаже потолки ниже, печек нет, окна заделывают солдаты из саперного батальона.
- Мы вам и отопление наладим... Только когда, не знаю. Водопровод в городе не работает еще. Теперь все ясно. Пошли искать начальство ЭПа. Нашли начмеда. Пожилой, измученный, небритый доктор.
- Мне приказано к 12.00 передать раненых. После полудня начинаем работать на новом месте. Начальник уже там.
Передача состоялась. Доктор просто сказал, что в здании лежит около двухсот раненых, ежедневно они, ЭП - будут давать нам еще примерно сто.
Эвакуации пока нет, потому что возят на Алексин, а мост взорван и раненых перевозят по льду... Дрова можно брать где-то около лесопилки, а воду нужно возить в бочках из реки.
- Засим будьте здоровы! Раненые говорят, что бои тяжелые...
Упрашиваю:
- Вы хотя бы сегодня нам не направляйте новых. Только сегодня.
- Не обещаю. Там у нас на новом месте, наверное, еще хуже. Так что... сами понимаете.
Через час они свернули перевязочную и уехали. Напоить. Согреть. Убрать. Накормить. Только потом - не дать умереть от кровотечения, заметить газовую, чтобы ампутировать, выловить шоковых и попытаться помочь. В последнюю очередь - перевязки и профилактическая хирургия.
Начальника нет. Комиссар не знает, не может. Залкинд - тоже.
Пришлось мне командовать. Вызвал хозяйственников, старших сестер и аптекаршу.
Оказалось еще хуже, чем думал. Простыни есть, а подушек нет. Миски есть, ложек нет. Крупы тоже нет. Аптека, оказывается, в обозе. ("Никогда больше не доверюсь начальству. Никогда!")
Начнроду приказал накормить. Рябову - организовать прием.
После этого началась работа. То есть ничего радикального и быстрого не совершилось, но дружинниц привели, поставили на каждую палату по два человека и обязали обслуживать круглые сутки.
Таким образом освободили мужчин для заготовки дров, чтобы воду подвезти, за продуктами съездить, чтобы новые палаты осваивать - раненые не переставали прибывать. Воды привезли, котел в прачечной затопили, начали варить гречневый суп. Пришлось идти по дворам просить посуду - ведра, ложки...
Самое трудное было наладить отопление. Дрова сырые, тяга в бочках плохая, дым просто жить не дает. Промерзшие стены сразу покрылись влагой и дали туман. Пришлось разломать пару сараев.
Наконец осталось мое собственное дело - хирургия.
С Залкиндом договорились сохранить старые бригады, как в Подольске, и он выйдет на ночь.
Свободное копирование
