18 С<ентября>. Все завешено. Терпение мое кончилось. Объявлена демобилизация. Завтра утром выезжаем в Сергиев к своей корове.
На очереди работа:
1) «Очерк» для Федерации.
2) Художник света (Охота с камерой).
3) Охотничий рассказ: Сон глухаря.
Дела: 1) Коронки 2) Очки 3) Ноги 4) Сапоги 5) Увеличение с подготовкой фото-материала для книги «Охота с камерой»; этим ушибить Гиз.
Умерла Нюша. (Как хлопала дверца в печи — буря?) Поездка наша отложена до субботы.
Утром ветер, но ходить можно было, и я пошел на охоту. Очень пахнет хорошо листва. Глухарь вылетел из-под ног, но я забыл патроны…
Потом началась буря. Перед самым закатом буря стихла, и такие громады разноцветных туч сложились, расходясь, чтобы дать свет звездам, что я схватил аппарат и принялся снимать их. Сделал массу снимков, потому что вошел в азарт…
Начало книги
«Охота с камерой»
Прочитав прекрасную книгу Арсеньева «В дебрях Уссурийского края», я не раз порывался поехать туда на охоту с камерой, но каждый раз, вспоминая свои дебри Московской области бывшей Владимирской губернии, останавливал свой порыв. Ведь только тигров нет, а лоси, волки, барсуки, лисицы такие же и в наших дебрях. Нет фазанов, зато сколько глухарей! Цветы, конечно, в сравнении с нашими огромные, но зато наши маленькие гораздо сильней пахнут. Певчих птиц у нас, наверно, больше, потому что много очень молодых зарослей, удобных для гнездования. Весной эти заросли так и звенят. Люди там китайцы: ловят крабов, рис у них, собирают грибы, священный корень жень-шень, истребляют оленя для пантов. У нас люди гораздо интересней: кустари. Об анимизме. Дерсу больше — свой анимизм. Вот только, пожалуй, не найти у нас Дерсу. Не все читали книгу Арсеньева, я принужден рассказать немного об этом дикаре, герое всей книги «В дебрях Уссурийского края». Этот дикарь, поев в лесу у костра, оставлял немного пищи воронам, потому что, говорил он, вороны тоже как люди. И даже погода у него тоже как люди: <2 нрзб.> , небо плачет. Когда тигр начинает преследовать его, он в гневе кричит ему: «Какой плохой люди, уходи!» Дерсу — замечательный следопыт и по одному следу какому-нибудь узнает целую историю. Он, преданный до самозабвения, спасая друга, совсем не помнит о себе.
Мне бы очень хотелось иметь такого друга, каким был Дерсу для Арсеньева. И будь у меня Дерсу, книжка моя была бы гораздо интереснее.
— А нельзя ли найти здесь воспоминания охотников, — сказал я себе вслух.
И как только я сказал это вслух, моя Нерль вдруг бросилась вперед.
Вышло это потому, что я держу свою собаку у ноги, чтобы она не умаривалась зря и пускаю только в тех местах, где можно предполагать дичь. Ей не особенно удобно свой собачий шаг соразмерять с человеческим. Она страстно ждет от меня позволения, которое является в звуке: и вот звук раздался и, конечно, она пустилась.
Я взял ее обратно к ноге и стал раздумывать о наших охотниках. Долго я раздумывал и мог сравнить с Дерсу только одного перепелиного охотника, которого любил в детстве, как и Арсеньев своего Дерсу. Грустно мне стало, и вот в этот самый момент Нерль, вероятно, почуяв издали какую-то дичь, понюхала кончики пальцев моей правой руки, и я почувствовал на них холод ее носа. Убедившись через это каким-то неизвестным мне образом, что я в хорошем добром настроении и непременно исполню ее желание, она сделала два-три шага в сторону и заиграла ноздрями…
Бывает, я даже погрожусь за то, что она смела начать охоту сама от себя. Но она, понюхав кончики пальцев, обыкновенно знает, когда я сердит.
— Так вот же мой следопыт, как Дерсу! — сказал я вслух.
И Нерль, услышав мой голос, пустилась очень осторожно в ту сторону, откуда почуяла запах.
Она <1 нрзб.> , я не стал ее возвращать, напротив, сам пошел вслед за ней.
В этом нет ничего обидного, что я сравнил его героя со своей собакой: ведь я свою Нерль очень люблю, и то прекрасное, что Арсеньев вложил в Дерсу, я нахожу и в Нерли: она мне предана тоже до самозабвения, она птичьи следы понимает еще лучше Дерсу, и бесконечно любит всех детей. Дерсу только смотрит на мир, что в нем все «как люди», а Нерль может быть понимает детей и все на свой лад: как собака. Никогда она не только не рычит на детей, даже если они ей делают больно, но даже не морщит нос. Однако, если они уж очень ей надоедят, то лицо ее вдруг делается каким-то странным, я представляю себе, что она думает, как Дерсу: «Какой плохой, люди!» и как-то только на свое переводит: какой плохой собака! (Гнездо тетерева). Меня как тигра.
Свободное копирование
