6 Мая. Перепархивает снежок. Еду в Москву. 1) Дело Раз. 2) <нрзб.> 3) Замошкин.
Человек русский, которого не хватает у Гоголя: др. Варушин (из семинаристов), гекзаметром «туберкулез» (хвала наркомздраву Семашке), как теленок отдается и от ласки закатывает глаза, так что показываются белки голубоватые.
Продолжаются майские холода. Был в Москве. Дело с налогом фукнуло. Виделся с Лидиным, — это мой термометр. Жена у него ослепла (вот бедный! первая жена умерла в родах, вторая, сестра ее — ослепла!) В пессимизме он ужасном, но едва ли от семейного горя. Булгаков пришел — в таком же состоянии, Казин — тоже. Предсказывают, что писателям будет предложено своими книгами (написанными) доказать свою полезность советской власти. Очень уж глупо! Но как характерно для времени: о чем думает писатель!
Купил «Записки писателя» Лундберга. Вот писатель: умный, образованный, честный и не безвкусный, но… по-видимому, претензия на ум все убивает. Книги его, однако, наводят на мысли начать свои мемуары.
<На полях:> Вдруг понял, почему он мне неприятен: это Мариетта Шагинян.
Не было еще случая, чтобы мне отказывали в журналах, но больше уже и не просят. Самое же главное, что сам чувствуешь: не нужный это товар, всякая инициатива глохнет. Итак, или мемуары или экзотика.
Реквием. Памяти Л. Андреева. Из предисловия В. Невского: «Жизнь Л. Андреева, этой оригинальной индивидуальности, ставшей в противоречия с нами особенно резко и непримиримо, когда этот старый мир погибал, и на его развалинах возникало что-то новое и прекрасное».
Не согласен, что современная жизнь есть прекрасное, потому что «прекрасной жизнью» понимаю момент творческого воссоздания настоящего из прошлого и будущего. Мы же теперь не творим, а бунтуем еще, потому что мы не спокойны в отношении прошлого, мы его отрицаем еще только, поэтому у нас только будущее без прошлого и настоящего, жить будущим, не имея ничего в настоящем, чрезвычайно мучительно, это очень односторонняя и вовсе уж не прекрасная жизнь.
— Из-за чего гореть?
— За свободу совести, за свободу печати, за неприкосновенность…
— Свободу? у нас самое свободное государство. Вот доказательство. Мы понимаем свободу личности не в пространстве, как анархисты, а в коллективе конечно. Итак, наш рабочий коллектив предоставляет каждому трудящемуся наибольшую во всем мире свободу.
— Трудящиеся! мы все трудящиеся.
— Конечно, не всякий расходующий свою трудовую энергию может быть назван трудящимся. Мы называем трудящимися тех, кто работает в советском государственном предприятии, фабриках, колхозах и учреждениях государственного аппарата. Все эти лица пользуются свободой совести, поскольку совесть их является формой личного выражения совести пролетарского коллектива… За что же гореть? за анархическую совесть или за буржуазную? Ведь староверы горели за веру свою, выраженную в перстах, в иконах и книгах, они могли на вопрос «за что горите?» поднять вверх два пальца — и все! Назовите же вы или покажите то, за что вам гореть? Подумайте, ведь решительно все, названные вами лозунги, входят внутрь нашей рабочей программы: у нас все ваше — либеральное, прогрессивное и рациональное только без лицемерия либералов — все в пентаграмме. Покажите же, за что вы хотите гореть, мы, может быть, вас удовлетворим.
— Крест.
— Пожалуйста, несите крест, у нас Голгофа для всех открыта. Не хотите истинной Голгофы, идите в Живую церковь: там недурно.
<На полях:> Они говорят, болтают и врут потому, что сделали кое-что: Октябрь не шутка. Вам же нечего сказать на эту болтовню, потому что вам надлежит кое- что сделать (может быть из себя крест поднять!).
«Время переходит: перейдет как-нибудь без нас, а когда перейдет, мы тогда тоже примкнем к хорошему», — так живет и думает старая интеллигенция в Сов. России.
Надо бы против пентаграмм крест поднять из себя, а это тяжело очень.
Вчера смотрел, как со Страстного монастыря снимали огромных майских чудовищ, лягушек с <1 нрзб.> головами и т. п.
За событиями не надо гоняться. Каждое событие дает волну, которая достигнет непременно и тебя, сидящего за 1000 верст от исхода его. Нужно было быть готовым в себе самом, чтобы по появлении в твоей повседневной жизни понимать и общую мировую жизнь. На деле, конечно, есть множество волн, которые докатываются до тебя едва заметными и потому не воспринимаются. Но среди них все-таки везде найдется довольно, чтобы думать и понимать историю. Вот ограбили, сбросили колокол у нас — я понял борьбу креста и пентаграммы.
Православный крест… монархия… попы… панихиды… урядники… земские начальники — невозможно!
С колокольни Расстреллиевской сбросить крест не посмели, зато маем и в октябре устраивают из него посредством электрических красных лампочек пентаграмму…
<На полях:> В Федерации, а, говорят, и везде будет так: установилась «твердая пятидневка», т. е. пять дней работают, а шестой день отдыхают, таким образом больше нет уже непрерывки, из-за которой ввели пятидневку. Все свелось к спору с Богом. Он велел шесть дней работать, а у нас велят пять. А везде на всем свете есть воскресенье.
Благодарю Вас, многоуважаемая Фега Евсеевна, за письмо, за перевод и журналы, мне совестно немного, что я написал Вам о мимолетном своем самочувствии («деградация») и тем принудил Вас писать длинное объяснение. Зато вот теперь, обдумав очень многое, я решился с Вашей помощью начать серьезно работать для Европейских журналов, не обращая внимания на то, как меня будут встречать: «по платью встречают, по уму провожают», — чтобы меня читали в Европе.
Мне все говорят, что особенно в Англии мои рассказы о животных могли бы иметь успех, и что тоже следует попробовать во Франции. Вот я обращаюсь…
Во-первых, об «экзотической странице», Вы подчеркнули мне для прочтения, очевидно, как внешний пример. Этот очерк (о Тайге) сделан очень слабо, в нем нет сюжета и, самое главное, характерного для очерка, нет достоверности, что автор был в тайге, а не написал все из головы и книг. Вы знаете «Черного Араба», и потому нечего мне Вам рассказывать, как я смотрю на очерк, как форму литературного произведения. Вот я хотел бы дать для экзотической страницы очерк с сюжетом и достоверностью. У меня есть один, который я почему-то берегу и не печатаю здесь. Его название «Мох» я переменил для Германии в «Клюквенная тропа», чтобы через клюкву дать экзотический штрих. Предложите его редактору для экзотической страницы (я точно рассчитал число букв), дайте ему понять, что, во-первых, пора бросить тигровую и крокодиловую пошлость экзотики (клюква благороднее), во-вторых, что хорошо бы дать и формально-литерный пример для очерка. Если, однако, ему нельзя отказаться от крокодильего, у них не пойдет, попробуйте в Atlantis. К сожалению, фотографии слабоваты…
Вопрос. Надо спешить со сборником. Выбирайте рассказы тщательно. Считайтесь с легкостью чтения (чтобы создать легкость печатать). Имейте в виду как план три книжки: 1) Краткий рассказ о животных, 2) Очерк — поэма; 3) рассказ для детей, который интересен и для всех. Можно, конечно, и в одной книжке дать все три жанра, если дать ее с предисловием. А впрочем, это дело Ваше, но прошу только прислать список рассказов, на которых Вы остановите свой выбор. К сожалению, фотографировать я стал <4 нрзб.> тому назад, но мастерства достиг, таланта только теперь. На всякий случай посылаю свой портрет на охоте — это годится. Остальное сделает иллюстратор.
Третье дело вот какое. Мне нужно одновременно печатать на французском и английском. Так делает, напр., Замятин и он, конечно, устроил бы мне дело с переводчиками. Но, может быть, у Вас есть связи в Париже и Лондоне (или Америке), и я мог бы устроиться через Вас (даже и с гонораром). Вам наверно приходится очень много работать, и едва ли такого рода комиссия Вам выгодна, но для нас отсюда «заграница» одна и Вы извините меня за этот, возможно… провинциализм моего предложения.
Мой сын уехал на Алтай. Я вынужден несколько обождать. Буду чрезвычайно обязан Вам, если каким-нибудь образом до отъезда получу камеру.
<На полях:> Итак, напишите пойдет «Мох» в экзот. или это…
Замошкин — Николай Иванович, литературный критик, автор статей о Пришвине «Творчество М. Пришвина» (1928), «Писатель-Берендей» (1929), до 1932 г. член литературного объединения «Перевал». Сотрудничество и дружеские отношения с Замошкиным сохранились до конца жизни Пришвина. Впоследствии автор еще двух статей о творчестве писателя: «Охота за счастьем. Заметки о детских рассказах М. Пришвина» (1940), «Михаил Пришвин» (1958).
…«Записки писателя» Лундберга . — Писатель и критик Е. Г. Лундберг в книге «Записки писателя» (т. 1–2, 1930) вспоминает о крахе своих народнических иллюзий, а также пишет о разложении берлинской послереволюционной эмиграции: с 1920 по 1924 г. Лундберг жил в Берлине, где организовал левонародническое издательство «Скифы», берлинский отдел Госиздата и Гостехиздата.
Реквием. Памяти Л. Андреева . — Речь идет о сборнике памяти Леонида Андреева «Реквием» (М., 1930), выпущенном сыном писателя Даниилом Андреевым и В. Е. Беклемишевой.
…все в пентаграмме . — Пентаграмма — пятиконечная звезда. Рассуждая об оппозиции «пентаграмма-крест», Пришвин имеет в виду противостояние новой пролетарской культуры, рожденной революцией и сделавшей своим символом пятиконечную звезду, и традиционной двухтысячелетней христианской культуры, символом которой является крест. Пентаграмма означает отрицание традиции и возврат к «темным временам» язычества, далее обращение к гностицизму, оккультизму с их неприятием идеи Богочеловека и культом «человекобога» (Ф. М. Достоевский), понятого сугубо рационалистически. В этом смысле крест — не только религиозный, но и философский (онтологический) символ: за ним не только христианство с идеей спасительного, искупительного страдания Богочеловека Христа, но и определенное мировосприятие, для которого страдание есть необходимый элемент бытия вообще и человеческого бытия — в особенности: через индивидуальное преодоление страдания человек, собственно, и «вырабатывается» (Ф. М. Достоевский) в человека. Гедонистический идеал человека, провозглашенный коммунизмом, означает на практике перманентную войну власти против народа («весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…») и отсюда искусственно создаваемые чудовищные страдания человека (пентаграмму в народе называли «ведьминой ногой»). Единственный способ противостояния, по Пришвину, — это «против пентаграмм крест поднять из себя», что «тяжело очень» (коммент. С. Л. Воробьева).
…идите в Живую церковь, там недурно. — «Живая церковь» — обновленческое раскольническое движение внутри Русской Православной Церкви в 1922–1946 гг. Пользовалось относительной поддержкой большевистской власти и даже, по некоторым данным, было инициировано органами ВЧК в противовес Московскому патриархату. Идеологом и самопровозглашенным митрополитом «Живой церкви» был А. И. Введенский (1888–1946); после его смерти в связи с изменением политики сталинского руководства в отношении Московского патриархата обновленческое движение самоликвидировалось. Что касается идеологии «Живой церкви», то она носила преимущественно негативный, протестный характер (модернизация христианского вероучения, Устава и языка богослужения, требования лишить ведущих иерархов Церкви сана за антисоветские настроения, закрыть монастыри и упразднить монашество и т. д.) В политическом плане идеология обновленчества сводилась к безусловной поддержке атеистической власти и воспеванию «успехов социалистического строительства» (коммент. С. Л. Воробьева).
…смотрел, как со Страстного монастыря снимали огромных майских чудовищ, лягушек с <1 нрзб.> головами… — вероятно, имеются в виду издевательские изображения и муляжи священников в виде лягушек и др. уродов, которые в майские и октябрьские праздники в послереволюционные годы развешивали, в частности, на стенах церквей и монастырей.
С колокольни Расстреллиевской… — ошибка: строительство колокольни Троице-Сергиевой лавры осуществлялось под руководством архитекторов И. Ф. Мичурина и Д. В. Ухтомского.
Вы знаете «Черного Араба»… — цикл очерков «Черный араб» с подзаголовком «Степные эскизы» был впервые опубликован в журнале «Русская мысль» в 1910 г. Пришвин продолжал работать над текстом до 1948 г., включая в разных изданиях в цикл одни очерки и выпуская другие. Писатель считал, что «Черный араб» можно называть очерком «за особенное напряжение, как бы усиленно реальное отношение автора к материалу», что «очерковый налет на всех сочинениях… является… от "сопротивления материала", не так-то скоро поддающегося переплавке в художественном горне». См.: Пришвин М. М. «Мой очерк. Биографический анализ». Творить будущий мир. М.: Молодая гвардия, 1989. С. 91–96.
…до отъезда получу камеру… — по свидетельству Л. М. Алпатова-Пришвина, сына писателя, при содействии А. В. Луначарского Пришвин получил из Германии два фотоаппарата «лейка» (фирма «Эрнст Лейтц»).
Свободное копирование
