На фото в тексте:
1. Галина Колдомасова с дочерью Ольгой, 1950г., Караганда
2. Туся и Миша, 1951-52г.
3. Туся Шабалина, 1953г.
Осенью 1949 года вернулась вдруг Наташа, Галина дочь, из Караганды и сказала мне: «У меня нет матери». Я возмутилась и ответила: «Как ты можешь, ты же знаешь, что пережила твоя мама! Если ты говоришь мне о ней такое, то у тебя нет и тети!» Тут она расплакалась и рассказала, что мать очень сурово их встретила и всячески тиранит. Однажды она велела им в десять часов вечера быть дома, и когда они на десять минут опоздали, Галя не пустила их внутрь и оставила ночевать осенью во дворе на скамейке. Увидев их из окна, соседи сжалились и вынесли девочкам одеяло и подушку, потому что на улице было холодно. Наташа рассказывала, как мама чуть что била их и таскала за волосы. Кроме того, старшая дочь хотела поступить в вуз, но Галя жестко сказала: «Нечего тебе учиться, иди и ищи себе работу».
И тем не менее Наташа вырвалась от деспотичной матери и приехала в Москву сдавать экзамены. Первые дни она жила то у меня, то у сестры отца под Москвой, а потом поступила в институт «Цветметзолото» и поселилась в общежитии. Частенько она бывала в те времена у меня в гостях, и я помогала ей понемногу чем могла. Вскоре она вышла замуж за своего сокурсника Славу, и у них родилось двое детей - Леночка и Коля.
Младшая Галина дочь, Олечка, окончила в Караганде геологический техникум и стала ездить в экспедиции. Высшее образование ей получить не удалось, поскольку она рано вышла замуж и у нее родились две дочери — Ира и Люся. Через несколько лет Оля развелась с мужем и вышла за другого, с которым по настоящее время и живет в Новосибирске, у них тоже есть дочь Светлана. Приезжая ко мне, она рассказывала, что часто с удовольствием вспоминает нашу дружную жизнь в Солотче. Однажды, много лет спустя, в середине 1980-х годов она даже съездила туда, прислала мне трогательное письмо с описанием знакомых мест и привезла фотографии нашего старенького санатория.
Итак, я писала, что мы с Петром и Тусей вернулись в Москву в нежилую комнату и должны были начать все с нуля. Постепенно мы приводили ее в порядок и приобрели все необходимое для жизни. В это время Петру предложили должность директора завода радио и телевизоров, но он пробыл там недолго и ушел по собственному желанию, так как был неспособен по своей натуре к разным компромиссам, которые стали ему там предлагать. Он вернулся на прежнюю работу в Цекомбанке, где его ценили, и стал начальником отдела. Работа была связана с командировками, он ревизовал банки на Кавказе.
Наша коммуналка на улице Станиславского, как я уже упоминала, заслуживает отдельного рассказа. Во второй ее комнате обитали две очень вредные старые девы по прозвищу «Крысы», которые делали всем мелкие пакости и устраивали склоки. К примеру, они постоянно выскакивали и гасили свет в нашем общем коридорчике, а затем требовали, чтобы с них вычитали за электричество, так как они не пользуются этой лампочкой. Чтобы не платить за свет в туалете, ходили туда со свечой. Если ставили чайник на газовую плиту, то держали его за ручку, пока не закипит, чтобы им в чайник не плюнули — вероятно, они были вполне способны сделать это другим. Бывало, вставали часов в шесть утра и кипятили его, пока все спят. А однажды случилась катастрофа: поставили чайник и забыли! Он сгорел дотла. Вдруг, очнувшись, одна из старых дев услыхала, что кто-то пошел на кухню, бегом опередила его, голой рукой вцепилась в свой чайник и, конечно, обожгла себе всю ладонь.
Мы жили на втором этаже, а свет на лестнице зажигался у нас наверху в коридоре. Крысы выжидали, пока я собиралась на работу и выходила за дверь, выскакивали и гасили свет, и мне приходилось спускаться по лестнице в темноте. Однажды мне это надоело, и я попросила Петра: «Выйди и спроси, для чего они это делают?». Они ему ответили: «Чтобы твоя красотка сломала себе ноги». И так далее, и тому подобное... На них старались не обращать внимания, но все это было очень противно. Кто жил в коммуналке, тот знает, что это такое.
В третьей комнате жила большая и колоритная семья: Паня (так ее звали), семеро ее детей, придурковатый муж, который таскал ее за волосы, и лежачая бабушка. Иной раз среди ночи поднимался крик и рев, и дети гурьбой бежали ко мне: «Тетя Тамара, спасите, папа маму убьет!» Один раз я вмешалась, но это было бесполезно.
Паня была гречанка, на редкость беспечная. Дети могли ходить на голове и орать — ее это не касалось, она спокойно сидела на кухне и разговаривала с соседкой из нижней квартиры. Однажды, помню, Паня в очередной раз болтала с соседкой на кухне, и в квартиру зашла какая-то женщина. Паня решила, что это, наверное, ко мне. И вдруг видит, как женщина выходит обратно с Паниной же скатертью, снятой с ее стола! Тут Паня — как была, с вилкой в руке и в тапочках на босу ногу — с ужасным криком кинулась следом. Та — бегом, Паня с воплями за ней вниз по Никитской улице… Картина была потрясающая! В конце концов воровка бросила скатерть и возмущенная Паня с причитаниями и отвоеванным имуществом прибежала обратно.
Паня была безобидная, но удивительно безнравственная. Когда муж уезжал в командировку, она приводила в эту же комнату (при детях и лежачей матери) своих любовников. Она спокойно рассказывала, кто из детей у нее от какого мужчины и какой национальности. Дочки ее с грехом пополам кончали четыре класса, потом работали в кафе подавальщицами и шли по ее стопам. Помню, как Женя, вторая по возрасту девочка, собираясь на свидание, протирала мокрым полотенцем декольте, потому что мыться целиком было лень. Она даже вышла замуж, но месяца через два муж привел ее обратно и сказал: «Заберите ее себе, она ничего не умеет и не хочет делать. Мне такая неряха и пустота не нужна!»
В этой коммуналке мы прожили двадцать пять лет, с окончания войны и до 1971 года.
Но вернемся к нашей истории. В 1948 году Туся окончила школу и поступила в МГУ на географический факультет. На третьем курсе она вышла замуж за Мишу Г., прошедшего войну студента-фронтовика на десять лет старше ее.
Но Тусин брак не был удачным, хотя женились они по любви. Миша был абсолютно избалован своей матерью, Марьей Владимировной, которая в нем души не чаяла, все для него делала, подавала и прибирала. Сам он никогда не ходил в магазины и даже не знал, сколько стоит хлеб и где он продается.
Я помню, когда маленькая Юля, дочка Миши и Туси, начинала плакать ночью, Марья Владимировна вскакивала и кричала няньке: «Унеси ее подальше в кухню, она разбудит Мишу!» Нянька возмущалась: «Может быть, мне ребенка еще и на мороз вынести?» «Неси куда хочешь, Мише надо спать!» — был ответ.
Он был суховатый и малоразговорчивый человек, к ребенку относился индифферентно. Смыслом его жизни была наука о льдах, гляциология. Однажды он оскорбился до глубины души, когда Туся уснула на диване, пока он читал ей отрывок из своей диссертации об Арктике.
Помню, как-то я была у них в гостях, и Туся радостно рассказывала, что она достала билеты на премьеру «Анны Карениной», простояв три дня в очередях. Он равнодушно спросил: «А на какое число?» И когда она назвала, ответил: «В этот день я буду занят». Вытащить его куда-нибудь было почти невозможно. Туся как-то говорила ему: «Я для тебя как мебель в комнате, которая привычно стоит на своем месте. Ты никогда не уделяешь мне внимание и никуда со мной не ходишь, а только сидишь со своими книгами».
Такая жизнь была ей в тягость, она была общительной, разносторонней и многим интересовалась. После Университета Туся окончила трехгодичные курсы английского языка и годичный курс литературного института. Кроме того, по характеру она была романтик и писала талантливые стихи.
В итоге Туся все же ушла от него — по-дружески, без скандалов. Когда был развод, они с Мишей сидели в зале суда и мирно беседовали. Судья была поражена, что такая хорошая пара разводится, и даже пыталась их примирить. Позже, уже после развода, Миша не раз предлагал: «Давай все забудем, начнем сначала, поедем вместе в экспедицию», но она отказывалась, а я не стала вмешиваться, чтобы потом не быть виноватой.
Туся, романтичная и эмоциональная натура, была непрактичной и недальновидной. Я помню, однажды Миша приехал из экспедиции и дал ей достаточно денег, сказав: «Купи себе, что тебе хочется». Она пошла и купила роскошный бархатный халат красного цвета на белой шелковой подкладке. Надо сказать, в то время они жили в частном деревянном домишке с печным отоплением в Рубцовом переулке. Семья Г. занимала там первый этаж, у Миши с Тусей была одна комната, разгороженная пополам — это были спальня и столовая. Выход на улицу был через кухню. В другой комнате жила Лена, первая жена Мишиного старшего брата Вениамина, с которой он разошелся. Хозяйство вела мать Миши. Лена, интересная блондинка, вела очень светский образ жизни, но совершенно не была приспособлена к жизни. Она происходила из некогда богатой репрессированной семьи. Ее дочь от Вениамина, Ирина, по характеру пошла в нее — несамостоятельная, легкомысленная и недалекая. Бабушка Марья Владимировна опекала ее и старалась ничего ей не поручать, потому что у нее все валилось из рук. Сама же Марья Владимировна была очень деловая и расторопная, хорошо готовила и шила как превоклассная портниха. Миша был ее кумир, идеал и свет в окне.
Когда Туся надела свой роскошный халат, он, конечно, не подходил к окружающей обстановке, и Марья Владимировна ей сказала: «Что ты будешь золу подметать своим подолом!» Миша промолчал, и Туся, расстроившись, отнесла халат в комиссионку и продала с убытком. После этого случая крупных денег он ей не давал.
Прописываться к мужу, как было тогда принято, Туся на стала, потому что Марья Владимировна была решительно против: «Одна невестка уже забрала у меня комнату, так что эту гастролершу не пущу» (так она называла Тусю, потому что она иногда, не выдержав язвительного характера свекрови, уезжала пожить ко мне). Непрактичная Туся даже не обратила на это внимания и осталась прописана у нас, в комнате на улице Станиславского.
После развода она вернулась к нам, а летом, как обычно, уехала в экспедицию. Ее дочка Юля с нянькой Настей в это время жили у Миши, но однажды нянька рассказала мне, что бабушка кричит на внучку и якобы как-то раз даже бросила ее на диван от злости. Я тут же поехала и забрала Юлю к себе. Миша стоял, смотрел и ничего не сказал, пока я собирала девочку… Позже он защитил докторскую диссертацию и стал видным ученым с мировым именем, но как был сухарем, так им и остался.
