В первых числах апреля 1931 года с Кулатского поселка мущин направели в район, а с района в г. Пугачев и на каменный кольер. А женщины остались в поселке. На кольере мы работали до 20 Мая. Потом нас посадили в скотские вагоны и нашему составу подали паровоз. Он нас потенул на восток в г. Акмоленск (Акмолинск), где уже был готовый лагерь, поставлены брезентовые палатки.
В Акмоленски на железной дороги и на вокзали работали. Потом набрали группу человек 500 и погнали по Ишыму реке. Километров за 150 прошли, остановились. Ни кола ни двора, голая степ. Сказали:
- здесь будем строить поселок.
А как и из чего?
Оказалось в плуг впрягали человек по 10 и пахали дерно. Из дерна клали четырехквартирны домики. Разбили нас по брегадам. Мне дали 20 человек рабочих и вручили планшет и ювелир. Указывают направление улиц и дают план поселка.
Приступили к работе. Я делаю под домики разбивку, кто забиват колушки, а кто начинат рыть котлованы. А мастера кладут из дерна домики. Вобчем, работа по кулатски закипела, но нинадолго.
Через неделю стройку преостановили. Полежали без работы дней пять. От нечего делат я взялся мастерит печать и штамп. Ни всеми правдами устроил.
Три чувиченских парня Потемкины собираются уйти в Куйбышев, а документов нет. Зделал им три бланка, заполнили, и они в ночь отправились.
С места назначеня прислали письмо:
- В пути три раза проверяли документы, фальш не обнаружили.
Нас с поселка гонят обратно в Акмоленск. В Акмоленске я устроился в персиленческий штаб телифонистом.
В Августе месяце сижу у телифона - дежурю, передают, что идет с нашего района эшелон с семьями. Но я своей Федосье Тимофевне писал:
- Все силы напрягай, куда хош уезжай, но ко мне ниездий.
Все же пошол встречать поезд. Моей Фени не оказалось.
Спрашиваю своих сельских женщин:
- Где моя Феня?
Отвечают, что она с маяка убегла.
У каковой семье в лагере есть мужья, их соединяют и отправляют в Корконду, где они за одну зиму погибли болие 50%. Умерли с голоду и с холоду. За 25 километров ездили на салазках за топливом. Много ли человек голодный может довести? Но я этой участи избавился.
Вот я решил с одним другом с Ивановки, Поздневым Михаил Ефимчем, уйти из лагеря в город на стройку. Я своему сменщику нисказал отдежурил и ушол. В последних числах октября утром встали и пошли в Акмолинск к прорабу Шашкову Алекс (Алексей? Александр?) Иванычу.
Он нас принял влил в бригаду плотников. С квартирой устроил у брегадира. Детишек у него 6 человек, комната маленькая, нам пришлось спать в сенцах. В двери щели, одежда у нас плохая. Ни постелит, ни одется, а за дверями вюга кипит. И мы как кутята, сожмемся в клубочек и дрожим до утра.
Через неделю нас из этой бригады сымают, посылают класть кладовки из саманного кирпича. Дали нам 5 киргизов раствор делать, кирпич подносит. Но они работяги - не бей лежачего,до чего ленивы и неспособны.
Три дня на этой кладки поработали, приходит инструктор по штукатурному делу. Нас и с етова участка снимают. Инструктор говорит:
- Пойдем работать со мной по штукатурке.
Я отвечаю:
- Не имею понятия, не видел как штукатурят.
- Работать будем – научемся.
Работа предстоит на вокзале, откуда мы ушли в город. Штукатурить дом для О.Г.П.У. в том месте где штаб перселенцев.
Выходим первый раз на работу. Брегада большая, 23 девочки, 6 мужчин. Инструктор расстановливат на работу по кабинетам. В какой 5 человек, 6, 3 и 2. Всех расставил а я один остался вроде лишний. Он говорит мне:
- Мы будем работать на пару, этот кабинет обделыват, размер 5 на 3 метра.
Зашли в кабинет, инструктор говорит мне:
- Смотри внимательно и примечай, с чего начинать и как.
Делали леса для штукатурки потолков, надо обивать дранкой – у меня в потолок руки не могут гвоздя вбить. Я прибю одну дранку, а он десяток и боле. Подбили, поставили маяки, начинам штукатурит. Я готовлю материал, а он штукатурит. Потолок закончили, надо тенут карнизы шириной 60 сант. Навесили рейки, он набрасыват материал, я шаблоном тяну. Обделали карнизы, он говорит:
- Нам еще предстоит сделат на потолке 5 кругов, один большой, 4 маленьких, - и эти сделали. Начали обделыват стены, дверны и оконны откосы, вобчем, закончили полностью.
Он меня спрашиват:
- Понял, как все делатся?
- Понять – понял и запомнил, но сработать не смогу.
- В процессе работы научишься. С сегодняшнего дня будеш бригадиром, веди порядок.
- С помощью вашей постараюсь.
Я за одну неделю все усвоил. С тех пор по день пенсии все время был бригадиром.
Немного упустил из виду, да и все не упомнить: когда ушли из лагеря , на нову работу поступал по другому фамилью и имени, только отчество осталось нетронутым – Павкин Федор Георгивич (вот теперь я знаю отчество этого человека, чуть впереди определиться и фамилия его настоящая, которая позволит мне определить родственную связь с ним, а вот имя, к сожалению не известно).
Без дела нам не терпится. Около нашей квартиры сапожна мастерская, из нее все отходы сваливали в яму – головки от валенков и разные обрезки. Я своему другу говорю:
- Будешь на базаре стильки для валенок продавать.
Он дает согласие. Я ему:
- Лезь в яму и какие помякши и получши обрезки выбрасывай наверх.
Достали большой котел, в котле обрезки перкипетили, просушили, я из них на 50 пар стилик набрал и принялся их прошиват. Первый базар был удачным – продал на 10 рублей. Купили себе по валеным сапогам, а то были в кожинятках. На второй базар поменше, да еще милиционер предупредил:
- Боле не занимайся этим.
И мы фабрику закрыли.
Так же неподалеку от нашей квартиры стоял Божий Храм. В нем размещены были сосланы монашки. Бедные, некоторые совершенно разуты или раздеты. Мой Михаил Ерм. (Ермолаевич) пошол посмотрет, как они живут. Пришол от них и говорит:
- До чего мне их жалко, как они страдают, и помоч нечем. У каждой стремление – как бы выбротся отсюда, но нет документов.
В Воскресенье мы пошли на базар, купили три титради в линейку, и я решил все их периделать на бланки. За два дня их обделал. Как им их передать, чтоб никто не видел. В окурат на счасте пошла такая пурга, свету не видно. Мой напарник тетради свернул, завязал их в тряпку, пошол к церкви. В такую погоду на воли неково нет. Он подошол к сеням, где игуменша квартируит, потихоньку дверь открыл, сверток на лавочку положил. Через три дня пошол проверить. Пришол к ней, то есть к игуменьши, она ему показыват:
- Нам Бог дал. Я хочу их заполнять и провожат небольшими группами не болие пяти человек.
Через две недели все смотались. За свой труд мы ничего не брали. Как они дошли – неизвестно. Или их перловили. Каковы дошли – благодарят, а каки попалис – ругают.
С 28 февраля 1932 года в виду отсуствия материала и зимних холодов строительство закрыли до май месяца. На производстве мы оказались ударниками, подаем на расчет заявленье. Нам произвели полный расчет. Взяли билеты до Ташкента, и вот-те пожаловал с Карганды моего напарника двоюродный брат с женой, Иван Георгиевич Плетухин. На таких правах, как мы, у нас уже появились кой-какие документы, а у них ничего нет.
Я сичас же пошол в местком и выписал им ударные книжки. С этими книжками они с нами доехали до Ташкента. За всю дорогу 6 раз проверяли документы, все обошлось похорошему.
Упустил из виду. На стройку я поступал по чужому фамилю и имя, Павкин Федор Георгивич. В Акмоленски через газету выхлопотал себе в/б, то есть временный военный билет, но он же на чужое все, с ним приехал в Душанбе:
1 марта 1932 года мы выехали из Акмоленска по маршруту Кокчатав (Кокчетав), Петроповлск (Петропавловск?), Новосебирск (Новосибирск), Семиполатенск (Семипалатинск), Аллмота (Алма-Ата) в Ташкент. Прибыли 7 марта утром, наняли узбека вещи довести, он на коляски довез.
У моего напарника в Ташкенте отец, Ермил Антоныч, 101 год, сестра 55 лет, жена Мария Ивановна, двое детей – мальчик и девочка, а у двоюродного брата моего напарника там сын, работат шофером по аэропорту. Оказалось их там половина Ивановки, все без документов. Мой напарник просит помочь с документами. Я достал общию тетрадь 48 листов, всю ее переделал на бланки через разнова цвета копировки.
Сам я 10 марта выехал, 12 марта приехал в Душанбе.
Разыскал своего зятя Аликсея Ф(едоровича) Потапова с сестрой Агафьей Георгивной. А моя Федося Тимофеевна работат в дет-саду на рис. (рисовом?) совхозе в 15 километрах от Душанбе и дочка с ней. Квартировали у соседки, учительнице, какова нас с детства учила.
Хотя работа хороша, но душа не спокойна – живет она под чужим фамильем, именем и отчеством. В Пугачеве ей подруга, что приезжала из Приображенки в больницу, дала справку на имя Наталя Ивановна Анисимова. Вот по этим трем словам она прожила 45 лет, до конца своей жизни. Жили на зайчих правах, каждой былинки пугались, кругом все чужие.
В Душанбе я документы сделал на все свое родное. А Федося Тимофевна не захотела менят, так на подругиной справке и жила. По моему приезду она очень тяжело заболела, пролижала в госпитале два с половиной месяца. Я устроился на работу. С квартирой очень плохо. Потом приехала из Гусихи мать, Праскова Ионовна.
Тут началась паспортизация. Я 300 рублей отдал – мне принесли на квартиру. Наталье Ивановне и матери обменяли в порядке очереди. С документами вроде уладились. А в 1934 году решил свою Наталью Ивановну хотя на родную фамилье записать. Пошли в ЗАКСС, залегистрировались. Вобчем второй раз повенчались. Паспорт ей выдали новый, Аринушкина Н.И.
До конца своей жизни жила на вранье, даже последние минуты на белом свете. Лежит мертва, но отпеват чужое имя неположено. Пришлось еще соврать, что по настоящему правельно Федосия, а согласно документа – Наталия.
Мать в 40-ом году проводили в Гусиху, а дочь вышла замуж.
А дальше – война...
Свободное копирование
